В довершение к сказанному, будто всего остального мало, Константин заявил послам и вовсе оскорбительное:
– Если хан еще раз покусится на оберег Руси, то я его сыщу, где бы он ни был, прикажу отрезать ему уши и язык и заставлю его их сожрать.
Разумеется, послы смягчили его слова, и в их изложении речь каана звучала гораздо мягче, но это было плохим утешением. Получалось, что оберег цел, а это означало, что проклятый колдун его обманул.
Выходит, Горесев не такой всемогущий?! А может, и его слова про то, что он связал их жизни в один узел, такая же ложь?! И Бату поклялся себе в том, что он непременно навестит старика и обязательно, чем бы это ни грозило ему самому, опробует на нем свою чудесную бухарскую саблю. Плевать на возможную смерть! Он уже утратил то, что любой воин ценит гораздо больше, чем жизнь, так зачем цепляться за ее жалкое подобие?
Вся дальнейшая дорога домой напоминала нескончаемое бегство. Нет, поначалу это выглядело и впрямь как отступление, но потом, особенно когда пришло известие, что беда грозит не только сзади, от наступающего на пятки войска урусов, но и сбоку, куда пришел из-под Рязани лучший воевода Константина Вячеслав, отход превратился именно в бегство.
Враг оказался хитер и использовал ту же тактику, которую совсем недавно пытался применить сам Бату под Суваром. Он не давал отступающим покоя ни днем, ни ночью. Воины Константина заходили то с одной, то с другой стороны. Откуда ожидать следующего нападения – не знал никто. Может, оно случится сзади, как в предыдущую ночь, когда враг пытался отбить обозы, может, спереди, как в позапрошлую, когда враги вырезали весь передовой дозор и даже атаковали ханскую ставку, а может быть, сбоку, как три дня назад, когда погибла чуть ли не тысяча воинов из тумена Мультека.
Хотя нет, какой там тумен. После первых же трех дневных переходов от него осталось не более трех тысяч воинов. Еще через две ночи их число и вовсе сократилось до тысячи. Невзирая на охрану, булгары как-то ухитрялись бежать – десяток за десятком, сотня за сотней… Пожалуй, тот неведомый урус, который во время очередного налета пустил в Мультека стрелу, угодившую ему точно в горло, сам того не подозревая, оказал несостоявшемуся хану Волжской Булгарии очень большую услугу.
Кому нужен хан без ханства и полководец без войска? Ведь это все равно, что батыр без подвигов, акын без песен или… Или шаман, который не умеет колдовать, а лишь корчит из себя эдакого всесильного полубога, засевшего в своей пещере.
Но ничего, дай только срок, и никакая дальность пути и неприступность гор не испугают хана. Он обязательно приедет к нему. Только слова благодарности станет произносить не язык Бату, а его сабля, и слова эти будут так остры и стремительны, что навряд ли Горесев сумеет найти для них достойный ответ.
Бату сдержал это обещание, которое он дал, ибо настоящий хан всегда должен отвечать за свои слова. Отвечать даже в том случае, если обещание адресовано самому себе. Хотя нет, не так. Особенно если оно дано самому себе. А уж мысленно или вслух – дело десятое.
Он сдержал клятву и… не сдержал ее. Поначалу, сразу после возвращения в Сыгнак, Бату некогда было заняться Горесевом – навалилось слишком много неотложных дел. Но хан все время помнил о нем и едва узнал про идущий в ту сторону караван, как немедленно отправил с ним десяток верных нукеров из числа особо доверенных кешиктенов, подробно разъяснив им, где искать старика.
Они не должны были убивать его – насладиться вкусом мести можно, лишь вкушая ее самолично. Им надлежало просто сказать ему несколько слов, но таких, которые еще до предстоящей неизбежной встречи с самим ханом принесут лживому шаману много бессонных ночей и тяжких раздумий.
Пусть старик помучается от страха все те дни, которые остались ему в этой жизни, потому что когда к нему приедет сам Бату, то у него не останется ни раздумий, ни дней, ни ночей. И еще нукеры должны были проследить, чтобы Горесев не попытался куда-нибудь улизнуть.
И вновь неудача. Когда хан наконец-то выехал в ту сторону, держа путь в Каракорум на курултай – скончался великий каан Угедей, и чингизидам предстояло избрать нового, – нукеры встретили его и виновато развели руками.
Оказывается, за все это время они даже не нашли пещеры шамана. Обозвав их глупцами, которые не в состоянии найти стрелу в собственном колчане, хан сам отправился в горы. Рассчитаться со стариком стало для него не просто вопросом чести. Бату загадал, что если он отомстит Горесеву, то и на курултае все пройдет успешно. Во всяком случае, ему удастся повлиять на родственников, чтобы они избрали кого-то другого, а не его двоюродного братца Гуюка.
Однако едва он добрался до хорошо знакомых мест, как понял, что напрасно обзывал своих верных слуг. Ему оставалось только изумленно присвистнуть, озираясь по сторонам. Сами горы как стояли, так и продолжали стоять на месте, но – великий Тенгри! – как же разительно изменились их очертания! Там, где вниз по камням раньше сбегал весело журчащий ручей, теперь высилось нагромождение хаотично наваленных валунов, там, где был проход в узкое ущелье, ощетинили острые копья гранитных выступов угрюмые серые скалы, там, где…
Да что тут перечислять! Разом изменилось вообще все. Куда теперь идти, в какую сторону держать путь, было совершенно непонятно. Бату почувствовал, что любые поиски окажутся бесполезными. Либо шаман окончательно отгородился от всего мира, испугавшись ханского гнева, либо его покарал кто-то еще.
В пользу последнего предположения говорило в первую очередь отсутствие той невидимой паутины, которая прежде всякий раз неприятно обволакивала лицо Бату, едва лишь он начинал приближаться к жилищу Горесева. А затем хан услышал рассказ самих нукеров, решивших после бесплодных поисков между скал поспрашивать о старике жителей Гаочана.
Они-то и поведали, как совсем недавно в их местах приключилась страшная буря, а землю трясло с такой неистовой силой, что многие подумали, будто настал их смертный час. В горах же творилось и вовсе невообразимое.
Решив, что чужие дрегпа пришли с войной в их места, все жители города принялись молиться своим далха. Повсюду вершились обряды в честь Гесеpa, синего кузнеца Бала и прочих могущественных защитников. Не остались позабытыми даже добрые богини Лхамо Бурдзи[139]и Тхеб Иумо[140]. Плача и стеная, жители Гаочана каялись в том, что незаслуженно забыли всех их, и молили о помощи.
Видать, и впрямь велико оказалось раскаяние людей, а их громкие стоны и в самом деле донеслись до ушей богов, потому что те сжалились и пришли на выручку. Их страшная битва с чужеземными богами продолжалась до самого утра, но в конце концов они победили.
Некоторые местные жители утверждали, что видели Гесера и синего кузнеца Бала, устало бредущих куда-то в сторону Луковых гор. Нукеры разыскали двоих счастливчиков, которые славились зоркостью глаз и даже уверяли, что сумели разглядеть чудесное оружие богов.
