Неудачное для нас начало Великой Отечественной войны породило множество легенд о причинах катастрофы. При всём их разнообразии основными остаются две темы. Ещё в 1956-м Никита Сергеевич Хрущёв красочно рассказал о полной уверенности Иосифа Виссарионовича Джугашвили в лояльности Адольфа Алоизовича Хитлера[121]и невозможности его нападения на нашу страну. Спустя почти полвека всклепавший на себя псевдоним «Виктор Суворов» Владимир Богданович Резун – вслед за Паулем Йозефом Фридриховичем Гёббельсом – заявил: СССР сам готовился напасть на Германию, и катастрофа вызвана тем, что немцы нас опередили и ударили в самый неудобный для нас момент. Между тем существует вещественное доказательство ложности обеих этих версий. Два географических названия – Белостокское и Львовское воеводства – достаточны, чтобы понять: руководители Советского Союза ещё в 1939-м сознавали неизбежность немецкого нападения, знали по меньшей мере одно из мест предстоящего удара, готовились его отражать сразу после начала – но ни в коем случае не до того.
Линия Кёрзона
Начать исследование приходится издалека. Ещё в 1919-м Джордж Натаниэл Алфредович Кёрзон – пятый барон Скарсдэйл, первый[122]маркиз Кедлстон, в тот момент министр иностранных дел Великобритании – предложил провести границу между Россией и отделяющейся от неё Польшей по этническому принципу. В районах, примыкающих к границе с востока, должно преобладать русское население, в районах к западу от неё – польское. В те времена речь шла именно о поляках и русских. В то, что украинцы и белорусы не русские, веровали разве что немногочисленные нацисты польской выучки да столь же немногочисленные поверившие им коммунистические отморозки. Скажем, Владимир Ильич Ульянов не только верил в польскую легенду, но и сумел заразить ею довольно многих серьёзных людей.
Строго говоря, были к тому и серьёзные с коммунистической точки зрения политические причины. Идею мировой революции западные пропагандисты объявили реинкарнацией русской имперской экспансии. Революционеры, издавна провозгласившие свою родину тюрьмой народов[123], угодили в ловушку собственной агитации. Потому они оказались вынуждены не разъяснять качественное различие между двумя типами империй, а рассказывать о столь же качественном отличии советской власти от имперской: мол, при социализме народы расцветают. Это, конечно, соответствует действительности: социализм не содержит встроенных механизмов ущемления по какому бы то ни было – в том числе и национальному – признаку. Но практически все народы России, чьё положение действительно улучшилось благодаря социализму, почти неведомы за пределами страны. Пришлось строить витрину процветания искусственно, делая независимыми нациями части русского народа, достаточно крупные, чтобы их даже из-за рубежа замечали. И в первую очередь провозгласили отдельным те части русского народа, что уже рекламировались нашими оппонентами как отдельные.
Впрочем, независимо от того, именовать ли украинцев или белорусов отдельными народами или признать их очевидное единство с остальными русскими, линия Кёрзона от этого не меняется. Хотя бы потому, что польский народ вполне отчётливо отличается от всех ветвей русского, а потому граница польского большинства видна невооружённым глазом.
Поэтому идею Кёрзона первоначально признали логичной и одобрили все заинтересованные стороны.
Включая Россию (с Белоруссией и Украиной, чей статус в тот момент оставался гадательным) и Польшу.
К сожалению, польский аппетит далеко не всегда согласуется со здравым смыслом. Поэтому ещё осенью 1919-го польские войска вторглись на русскую территорию. Правда, они заручились формальным приглашением одного из южнорусских сепаратистских вождей – национал-социалиста Симона Васильевича Петлюры. Но к тому времени его поддержка в народе давно зашкалила куда ниже нуля. Поэтому войска под командованием бывшего социалиста Юзефа Клеменса Юзеф-Винцентовича Пилсудского уже в начале 1920-го оказались выбиты на запад от всё той же линии Кёрзона.
К сожалению, первоначальные успехи нашей армии сыграли с нею злую шутку. Западный фронт под командованием Михаила Николаевича Тухачевского далеко оторвался от тылов. Тухачевский – командир блестящий, но всю жизнь недооценивающий экономическую сторону войны – даже не понял причину назревающих осложнений. Он попросил председателя Революционного военного совета Лейбу Давидовича Бронштейна передать в подчинение Западного фронта первое в мире крупное конномеханизированное формирование – Первую конную армию под командованием Семёна Михайловича Будённого при комиссаре Климентии Ефремовиче Ворошилове. Хотя переброска столь крупного соединения только осложнила бы логистические – снабженческие – проблемы Западного фронта. Поэтому командующий Юго-Западного фронта – будущий (как Будённый, Ворошилов и Тухачевский) член первой пятёрки Маршалов Советского Союза – Александр Ильич Егоров предложил использовать Первую Конную – взять крупнейший город на юге Польши Львова, после чего можно было бы перебросить войска всего фронта по магистралям, не используемым для снабжения войск Тухачевского. Комиссар фронта Иосиф Виссарионович Джугашвили поддержал это решение. Но Тухачевский даже после ограничения своего аппетита не согласился соответственно урезать амбиции, а продолжал движение, растягивая коммуникации. Где тонко, там и рвётся. Войска Пилсудского, получив от Франции немалую долю оставшихся от Мировой войны оружия и боеприпасов, да ещё и консультации члена французского генштаба Максима Франсуа-Жозефовича Вейгана, отбросили советский Западный фронт задолго до того, как Юго-Западный подошёл ко Львову.
