– Можешь сказать, он сегодня добрый!
Алик показал Гене язык, а тот, в свою очередь отпустил ему легкого пинка. После этого оба пошли в комнату, откуда слышалась музыка.
Владислав играл на рояле. Увидев их боковым зрением, он прервал игру и повернулся к ним.
– Шеф, докладываю, – улыбаясь, сказал Гена, – ребенок цел и невредим. Я вам не нужен?
– Нет, Генчик, спасибо. Завтра утром, как обычно.
– Тогда спокойной ночи.
– И тебе спокойной ночи.
Гена ушел. Владислав поднялся, взял с журнального столика бокал с коньяком и сделал оттуда небольшой глоток. Уютно потрескивали дрова в камине. Он посмотрел на языки пламени через красновато-коричневую жидкость в бокале, сощурился. Алик потянулся до хруста в костях, уселся в кресло и положил ноги на журнальный столик.
– Как дела? – спросил Владислав, поворачиваясь к сыну.
– Отлично! За всё твое отсутствие ни одной четверки. Был примерным и смирным.
– Это я уже слышал. Как Катерина?
– Тоже хорошо.
– Небось, в кафе где-нибудь весь вечер сегодня проторчали? – он ещё сделал глоток коньяка.
– А откуда ты знаешь? – удивленно спросил Алик.
Иногда отец мог непонятным образом узнавать, что он думает или где был, что делал. Это началось вскорости после того, как он вернулся из Афганистана. Как это у него получается, Алик не мог понять никак. По началу он думал, что отец узнает потихоньку от кого-то то, что Алик держит в секрете. Потом, со временем, он стал замечать, что отец выдает подобные сюрпризы не только ему, но и, порой, посторонним людям. Иногда это даже пугало. В свое время, когда ещё был жив Валентин, была ещё одна интересная особенность: можно было начать разговаривать с одним из них, оборвать на полуслове и пойти в другую комнату, где находился второй, чтобы докончить с ним разговор, начала которого он не слышал и не мог слышать. В конце концов, Алик привык к этому, но иногда всё же удивлялся. Так было и сегодня.
– Показалось, – как обычно в таких случаях ответил отец.
– А почему ты сегодня без Ники? – Алик закурил.
– Алена, ты только главное не падай, – Владислав смущенно улыбнулся.
– Я не упаду, я сижу, – успокоил его Алик. Тут он заметил у Владислава на пальце обручальное кольцо. – Слушай, а классненькое колечко! Вы что, помолвку устроили, как на Западе?
– Бери больше.
– Больше? – Алик наморщил лоб. – Больше… больше… Заявление, что ли подали?
– Ещё больше.
– Бать, ну что ты как на аукционе «кто больше»?
– Поженились. В четверг венчаемся и свадьбу гуляем.
– Ура!!! – Алик бросил недокуренную сигарету. – Так давно пора было! Ну, ты, батя, даешь! Стоит, как первоклассник с двойкой мнется! Поздравляю!
– Ты действительно рад?
– А что, не видно? – удивился Алик. – Или для меня это чревато последствиями?
– Нет, для тебя это ни чем не чревато. Я просто боялся, что ты можешь не понять, – Владислав виновато улыбнулся.
– По-моему я тебе сразу сказал. Какие могли быть проблемы? Мне непонятно было, почему вы так тяните. Тебе ведь без неё плохо было, – Алик стряхнул столбик пепла с полуистлевшей сигареты и затянулся. – Кстати, а где она?
– Дома. Сегодня ещё переночует там. Просто всё так спонтанно вышло. Когда-нибудь потом объясню, – он сел в кресло напротив Алика, спиной к камину, так же, как и сын положил ноги на столик. – Я сегодня очень устал.
– Па, а можно я Катю к вам на свадьбу приглашу?
– Можно. В церковь, правда, поедет только узкий круг.
– Само собой. Кстати, а чего ты спать не идешь, если устал?
– Пробовал. Не могу уснуть. Я ещё немного посижу. Ты не волнуйся.
– А ты деду уже сказал?
– Сказал. Обрадовал.
– Ладно, па, ты не обижайся, если я не нужен, то я пойду поплаваю и упаду. У меня завтра первая контрольная по физике, – Алик затушил окурок и поднялся.
– Конечно, иди. Я тоже недолго.
Алик ушел. Владислав остался в комнате один. Он потушил свет, пересел в другое кресло и смотрел на огонь. Отсветы пламени бросали слабый красноватый свет. Владислав повернулся и посмотрел на стоящие на камине фотографии. Невольно у него сжалось сердце от непонятного чувства вины перед Валентином и перед Диной. Лица с фотографий смотрели на него без укора, с обычными, однажды и навсегда запечатленными улыбками.
Фотография с Валентином была сделана в Юрмале. Они любили ездить туда вместе не в сезон. Море становилось серым. Крошечные поселки на побережье становились почти пустыми – оставались только местные жители, да и те днем почти все уезжали на работу в Ригу и Елгаву. С моря дул соленый ветер. Запах моря смешивался с запахом хвои и можжевельника. Они могли часами бродить вдвоем по пустым пляжам. Сырой песок приятно пружинил под ногами, не было толчеи и суеты. Вечер они обычно проводили в ресторане, где тоже было почти пусто… Иногда они ездили в Ригу, чтобы прогуляться по старому городу, зайти в Домский собор, послушать орган.
Владислав почему-то очень хорошо запомнил этот день. Они были на берегу. Неподалеку из воды выходили несколько лебедей. Валентин смотрел на них и улыбался.
– До чего хороша птица в воде и до чего уродлива на берегу, – сказал он, прикрывая ладонью пламя зажигалки, чтобы подкурить.
– Точно, – согласился Владислав. – Шлепает, как утка.
В это время их сзади окликнул голос с типичным латышским акцентом. Они повернулись и увидели пожилого фотографа. В это время фотограф на пляже выглядел совсем непривычно.
– Молодые люди, не желаете сфотографироваться на фоне лебединой стаи? – спросил он.
Они переглянулись и поняли друг друга.
– Только не на фоне этих птичек, – сказал Валентин. – А то ещё кассетку с записью лебединой песни предложите.
– Как желаете, – ответил фотограф.
Он отошел в сторону и сделал снимок. Через несколько дней они забрали фотографию в маленьком фотоателье на Лесной улице. Снимок оказался довольно удачным – на фоне моря и пустого пляжа. Лебеди в кадр не попали. Владислав и Валентин стояли рядом в расстегнутых кожаных куртках, волосы были растрепаны ветром, они всё ещё смеялись, глядя на неуклюжих лебедей… Они всё ещё смеялись…
Валентин теперь больше не смеялся. По крайней мере, так, как тогда. Он улыбался ему в редких снах и всё.
Чувство вины почему-то всегда охватывало Владислава, когда он смотрел на эту фотографию. Особенно усилилось оно сейчас, когда он был счастлив. Никто не смог бы так понять его, как брат. Он это знал. Но Валентина больше не было. Вернее, его не было такого, как ему хотелось бы…
Владислав сделал ещё глоток коньяка. Приятное тепло разливалось по телу. Он закурил, глубоко затянулся и прикрыл глаза. Как ему сейчас хотелось, чтобы здесь появился Валентин, хотя бы на минуту. Чтобы все, хотя бы минуту было, как раньше – их было бы двое. Если бы Владислав умел плакать, то он, наверное, заплакал бы. Плакать он не умел и поэтому мог только вот так, оставшись один, вспоминать, вспоминать, вспоминать…
