— Все же в глубине души ты любишь Олега, иначе ты не стала бы его целовать и плакать.
— Олег пережил страшное потрясение, и мне его было жаль — вот и все.
— Я тоже жалею каждого своего больного, но это не значит, что мне следует целоваться с ними, — набычившись, ответил Марио.
Аня готова была взорваться, но сдержалась и решила отшутиться:
— Но ты ведь и не был женат на своих больных. А Олег — мой бывший муж, и тут уж ничего не поделаешь.
— Я ухожу… Извинись за меня перед Леной… С Франко я поговорю завтра.
В последних словах Марио Ане почудилась скрытая угроза, словно он собирается обвинять бедного Франко в предательстве. Она вздохнула и не стала ничего говорить, а пошла проводить его до ворот.
Марио церемонно поцеловал ей руку на прощание и ушел.
Аня с огромным и совершенно искренним сожалением подумала, что, видимо, он ушел из ее жизни навсегда. Она вернулась в дом.
Из детской выглянула виноватая физиономия подруги:
— Понимаю, я слиняла, но я не могла, просто не могла — такая сумятица чувств… Мне и его жалко, и тебя, и совершенно неприлично хочется смеяться, оттого что вспомнилась дурацкая фраза — не знаю откуда — «жених пошел косяком», и еще твои слова, что в нем проявился маленький Отелло.
Ленка виновато поглядела на Аню:
— Ты меня понимаешь?
— У меня словно камень свалился с сердца: я не виновата перед Олегом, Олег не виноват передо мной, я ничем не обязана Марио, я больше не хочу ни за кого прятаться, ни к кому прислоняться. Я — снова я. Единственное, о чем я жалею, так это о крушении мечты жить рядом с тобой…
Когда вернулся Франко, он застал идиллическую картину: обе женщины ползали по полу, строя из игральных карт ажурные замки, а Роберто, с трудом дожидаясь возведения очередной башни, с восторженным воплем дул и кричал:
— Бам! Бам!
Франко посмотрел на них, склонив голову, и что-то сказал Лене по-итальянски с такой скоростью, что Аня попросила ее перевести.
— Он сказал, что Роберто разрушает наши карточные домики так, как это делала ты последние два дня.
— Ты прелесть, Франко! — Аня легко вскочила на ноги и расцеловала его. — Завтра я весь день наслаждаюсь Турином и одиночеством, — без всякой логической связи объявила она.
На следующий день Аня выбралась из дома поздно — неожиданно много времени занял выбор обуви. Чтобы гулять, лучше всего подходили кроссовки, но к ним необходимы джинсы, а в такую жару даже подумать о них было страшно. Но и туфли надевать не хотелось — нужны колготы или гольфы…
Сомнения разрешила Лена:
— Здесь многие носят на босу ногу, даже мужчины, и не комплексуют.
Так Аня и сделала.
Спустившись с холмов, она заглянула в собор Гран Мадре, в который раз восхитилась чудом архитектуры. Здесь покоились останки павших в войне 1915 — 1918 годах. А перед монументальной лестницей собора возвышался памятник королю Витторио Эммануилу Первому, первому королю объединенной Италии. Потом она неторопливо прошла по мосту через реку По, постояв, как в первый раз, на середине, полюбовалась его нарядным видом, который достигался очень просто и остроумно: вверху фонарных столбов крепились вазоны, а из них, обвивая спиралью металлическую вертикаль, спускались вьющиеся стебли с маленькими красными цветами.
Аня вышла на площадь Витторио Венето, самую широкую в городе, прошла еще немножко по улице По до трамвайной остановки и доехала до Порта Суза, площади старого вокзала.
Еще с детства вокзалы непостижимым образом будоражили ее воображение, вызывая желание сесть в любой поезд и ехать неизвестно куда… У нее мелькнула шальная мысль — сесть в первый же подошедший трамвай.
Она так и сделала.
Сидя у окна, расслабившись, Аня смотрела на проносившиеся мимо дома, соборы, вывески. Лето кончалось, и все чаще мелькало в витринах кричащее слово «сейл»…
Она вышла на остановке недалеко от парка, который видела впервые. По чисто выметенным аллеям гуляли мамы и бабушки с детскими колясками. Со стороны огороженной металлической сеткой волейбольной площадки слышались звонкие удары по мячу, свистки судьи, юношеские голоса. Она остановилась, прислушалась и вдруг, словно кто-то окликнул ее, весело направилась туда.
Играли ребята лет семнадцати-восемнадцати. Несколько девушек стояли у кромки поля, болтали и не очень внимательно следили за игрой. Да и игра была вялой.
Аня уже несколько лет не выходила на площадку, каждую свободную минуту отдавала теннису, которым увлеклась не на шутку. А тут вдруг захотелось ощутить в руках тугой мяч. И словно по заказу, а может быть, кто-то из парней бросил специально, мяч полетел к ней. Аня поймала его, пару раз стукнула о землю, сделала понятный всем волейболистам жест, означающий, что подача справа, но не просто прокатила мяч под сеткой, а своим коронным резаным ударом послала его от боковой линии точно в дальний угол противоположной площадки, где стоял подающий. От неожиданности парень не смог укротить мяч, и тот отскочил к сетке.
Кто-то сказал: «О-о-о!», кто-то указал Ане на площадку и крикнул: «Прэго!», что означало «прошу», «пожалуйста». Аня отрицательно покачала головой, указав на свои туфли на высоком каблуке. Ей вдруг так страстно захотелось сыграть одну-две партии, что она даже подумала на мгновение: а не попытаться ли поиграть босиком, но отбросила эту мысль и пообещала себе, что если найдет завтра дорогу сюда, обязательно придет в кроссовках и поиграет.
Мяч опять — теперь она была уверена — уже намеренно — оказался у ее ног. Она взяла его и пошла подавать.
Ребята разразились целым потоком слов, из которых она почти ничего не поняла и потому не рискнула ответить. Прыгать в туфлях было невозможно, и она решила сделать планирующую, хитрую подачу. Мальчишки на той стороне растерялись. Один уже изготовился принимать, но мяч вильнул и только скользнул у него по рукам. Раздался веселый смех — такое удивление было на лице у парня.
Слово «анкора», «еще», Аня разобрала, даже несмотря на шум и смех. Она подала, и опять никто не смог взять летящий, словно пьяный, мяч. В третий раз она не выдержала, сбросила туфли и в прыжке подала с такой неженской силой, что мяч отскочил от рук попытавшегося принять его юноши далеко за ограду. Ей устроили овацию, и она гордо ушла, поймав на прощание несколько ревнивых девичьих взглядов.
«Вот же старая дура», — ухмыльнулась она. Но настроение поднялось.
Аня долго бродила по парку, несколько раз присаживалась, чтобы вытряхнуть песок из туфель и каждый раз ругала себя. Наконец, увидев фонтан, сполоснула ноги, промыла туфли и села на солнышко ждать, когда они высохнут.
Пора было думать, как выбираться домой.
Обратный путь она проделала почти по наитию — не хотелось никого расспрашивать, к тому же состояние «потерянности» в чужом городе рождало ощущение полной свободы, раскованности и независимости. Пересаживаясь с трамвая на трамвай, она неверно определила направление. В результате вскоре оказалась недалеко от концертного зала «Аудиториум», а вовсе не на Порта Суза, постоянном ориентире в ее прогулках по городу. Она немного растерялась, но потом подумала, что нет худа без добра, решительно направилась в кассы и взяла билет на сегодняшний концерт.
