— Согласитесь, — хотя так говорить, безусловно, нехорошо — но случай предоставляется очень удобный.
— Да уж. Лучше не придумаешь. Договорились. Я поеду с удовольствием. Конечно, он хотел ехать. Он рвался. Он мечтать не мог о такой удаче.
2003 ГОД. МОСКВА
— Народных волнений, как видите, не случилось, — посол США в Москве принимал Стива более чем радушно, уделял времени, пожалуй, несколько больше, чем хотелось бы Стиву.
Но его появление предварял звонок Кондолизы Райс, и с этим ничего уже нельзя было поделать.
— Ну, народ, насколько я знаю, не жалует олигархов. Откуда бы взяться волнениям?
— Да, но он умер спустя полтора часа после того, как пообщался с президентом Путиным.
— Да, понимаю. Из этого можно было бы испечь симпатичный пирожок.
— Не сложилось. Вы там, в Вашингтоне, по-прежнему видите идиллическую картину: либеральная общественность — против полковника КГБ. На самом деле ситуация никогда не была именно такой. Хотя первое время в адрес Путина сыпались колкости.
— А потом?
— Потом ситуация стала меняться. Не радикально. Он вообще не терпит радикализма. Педант, аккуратист, очень острожный человек, живущий по известной русской пословице: семь раз отмерь — один отрежь, он все делает неспешно, но удивительно последовательно. И так, последовательно, он начал устанавливать контроль над компаниями с государственным участием — а это огромный сегмент рынка, — расставляя там своих людей, Затем последовали силовые структуры — и снова тихие пристойные назначения, ни скандалов, ни показательных порок, как это любил Ельцин. Кстати, о Ельцине: он тихо, но твердо — как говорит, да, собственно, и делает все — дал понять Семье, что неприкасаемых, кроме ближайших родственников Бориса Николаевича, нет. Один за другим ключевые посты покинули семейные ставленники. Он повел довольно открытый разговор с крупным бизнесом, который здесь именуют олигархами, и прямо объявил правила игры, которые, насколько я понимаю, устроили всех. Не все и не сразу поверили, что договоренности будут соблюдаться, вернее — как прежде — при личном контакте можно будет оговорить для себя отдельные послабления. Но он вдобавок огласил принцип «равноудаления» бизнеса от власти. И номер — как принято говорить у русских — не прошел. Некоторых экспериментаторов предметно и показательно выпороли на Красной площади. Остальные все поняли сами. Разумеется, все это не прошло незамеченным — но должен заметить, что к усилиям государственного телевидения, едва ли не на добровольных началах присоединили свои голоса СМИ, принадлежащие олигархам.
— Иными словами…
— Рейтинг его растет довольно динамично. Кстати, его политконсультанты в качестве одного из приемов выбрали принцип отмежевания — «я не такой». Вместо дряхлого, нетрезвого, импульсивного Ельцина — молодой подтянутый спокойный человек. Они начали это, кстати, уже в новогоднюю ночь. Здесь принято: перед наступлением нового года президент поздравляет народ. Ельцин обычно делал это из своего кабинета, украшенного небольшой елочкой. Путин — первый из кремлевских лидеров — вышел на улицу. Понятно, что снимали это заранее — но было очень эффектно. Ночь, кремлевская стена, корпуса Кремля, падает снег — он в легком пальто, без шапки. Мелочи, но.
— Да, я понимаю. Красиво. Правильно.
— И вот такого красивого и правильного вокруг него сейчас делается очень много. И результат — налицо. Я готов уже сейчас назвать приблизительные цифры его победы в 2004-м.
— Полагаю, они совпадут с теми, которые сейчас вертятся в моей голове. На похороны Лемеха Стива отправился сопровождать шеф протокола посольства. Веселый и разговорчивый, он провел в Москве уже двенадцать лет, оставаясь и при республиканцах, и при демократах.
— Кажется, про меня просто забыли в Госдепе, как про одного лакея в пьесе Чехова.
— Думаю, в Госдепе просто ценят твое знание московской публики.
— Здесь говорят — «тусовки».
— Ну, так вот, ты как свои пять пальцев знаешь тусовку, тусовка знает тебя и обожает, потому что ты приглашаешь на всякие статусные мероприятия.
— Ты полагаешь, меня больше не за что обожать?
— Полагаю — есть, но мы еще слишком мало знакомы.
— Отлично, тогда сегодня вечером я поведу тебя ужинать в один сумасшедший московский дом.
— Разве по-русски не принято после похорон ехать в дом покойника…
— Да, принято, принято — это называется поминки. И теперь это обычно проходит в каком-нибудь ресторане. В данном случае совершенно точно. Ехать туда уже совсем не обязательно.
— Но я хочу.
— Хорошо, поедем, а потом я повезу тебя в московские гости… Лемеха хоронили на Ваганьковском кладбище. Шеф протокола объяснил Стиву, что это одно из самых престижных московских кладбищ, уступающее только Новодевичьему, но после дикой выходки Лемеха на совещании у президента шансы его быть похороненным на Новодевичьем были равны нулю.
Стива покоробила эта кладбищенская иерархия, и он отчего-то вспомнил Мадлен с ее скифами, но в этот момент появилась Лиза — слегка побледневшая и осунувшаяся, но такая же, как обычно, — с высоко поднятой головой и прямой спиной. Она была в черном костюме, но без шляпы и черного платка на голове, как у всех женщин. Стив не понял, что это значит и значит ли вообще что-либо, он ринулся к Лизе, хотя многоопытный спутник не советовал ему этого делать именно сейчас, потому что «затопчут» — пояснил он, но Стив его не слышал. Его действительно оттеснили от Лизы, вернее, так и не позволили подойти к ней, толпа подхватила ее и повела по центральной аллее кладбища к тому месту, где уже была готова могила. Народу прибывало, его оттеснили еще дальше, и он уж больше не видел Лизу и собственно сам процесс погребения. Только гроб на открытом катафалке, который медленно проехал сквозь расступившуюся толпу, и мельком — бледное, неузнаваемое лицо человека, утопающее в цветах. Он не был похож на Лемеха. Ничуть. Но Стив знал — смерть неузнаваемо меняет людей… Потом он слышал отрывки речей, и шеф протокола, если узнавал говорящего, а он узнавал почти всех, — давал короткие пояснения. Как понял Стив, из членов правительства присутствовал только один министр, который якобы просто дружил с Леонидом. Но представители крупного бизнеса, несмотря на недавний демарш Лемеха, были почти все. «Что это? — подумал Стив, — корпоративная солидарность? Понимание, что на его месте в любую минуту может оказаться каждый из них? Или молчаливый демарш — фига в кармане, продемонстрированная президенту Путину?» Это требовало осмысления. Его спутник настроен был более философски: — У русских вообще особое отношение к смерти. Более возвышенное, что ли. Церемония, судя по всему, близилась к завершению, Стив думал только о том, как сквозь толпу протолкнуться к Лизе или хотя бы попасться ей на глаза, но в этот момент произошло довольно странное явление. К ним — обычному посольскому клерку и частному лицу — потянулись люди. Это было почти протокольное, ритуальное движение — сложилось нечто вроде небольшой очереди. Стив пребывал в полном изумлении. Шеф протокола привычно представлял подошедших, те жали руку ему и Стиву, говорили какие-то общие слова о бренности жизни или любви к Америке, делились короткими воспоминаниями, связанными со страной, иногда — чуть ли не детскими, кто-то желал успеха в Ираке, кто-то, напротив, говорил, что это долгая и опасная авантюра. Из представлений Стив понял, что большая группа подошедших были те самый русские олигархи, которые, якобы, показывали Путину фигу в кармане, другие оказались известными деятелями культуры, режиссерами, актерами, писателями.
