XII
Убанбе появился в столовой, закутанный в красный плащ, и под гул аплодисментов поднялся на небольшие подмостки, где до этого я играл на аккордеоне. Когда приблизились фотографы, он скинул плащ и продемонстрировал им свое тело: Ессе Ното[16]. У него была очень белая кожа, и в коротких атласных штанах и черных боксерских перчатках его фигура выглядела прекрасно; особенно когда он поднял руки, чтобы выставить напоказ мускулы, игравшие на груди и животе.
Вспышки фотокамер освещали его снова и снова. Убанбе пытался улыбаться, но это ему давалось непросто. Возможно, в голове у него вертелись те же мысли, что и у меня: что станет с его молочной кожей в последующие месяцы, сколько синяков на ней появится; завершит ли он свою карьеру такой же развалиной, как все бывшие боксеры, пришедшие на праздник; стоит ли подниматься на эту голгофу, чтобы получать в десять раз больше, чем он зарабатывает на лесопильне. Но решение было принято, и его нос – уже приплюснутый, со все еще заметным шрамом от операции – был тому доказательством. Время сомнений осталось позади.
В столовой было около пятидесяти человек, в большинстве своем мужчины, но аплодировали лишь те, что находились в непосредственной близости от подмостков. Бывший боксер, взявший в руки микрофон и представившийся как «тренер новой звезды», принялся подсчитывать время, которое уйдет у этого «столь же сильного, сколь и ловкого» юноши на то, чтобы стать чемпионом Европы, и решительно заявил: «Пятнадцать месяцев – более чем достаточно». Затем слово взял некий бизнесмен, объявивший себя одним из промоутеров, и заверил, что в средствах недостатка не будет. «Он завтра же начнет тренироваться в зале, который мы подготовили ему здесь, прямо в гостинице, – объяснил он журналистам. – Мы предпочли, чтобы Горостиза тренировался поблизости от дома»: Итак, профессиональным именем Убанбе будет его фамилия: Горостиза. «Кто будет его первым противником?» – спросил один из журналистов. «Филипп Лу, бывший чемпион Франции», – ответил менеджер. Затем он попросил, чтобы ему не задавали таких конкретных вопросов, и указал рукой на центральный стол столовой, где среди прочих сидели Берлино, мой отец и полковник Дегрела: «А теперь, в продолжение презентации я хочу предоставить слово джентльмену, который сыграл первостепенную роль в нашем проекте. Я имею в виду господина Хосе Антонио Дегрелу». У полковника голова была теперь белее, чем когда я его увидел впервые, но он все еще оставался элегантным мужчиной. «Я хочу высказать пожелание, чтобы он стал новым Ускудуном и способствовал созданию достойного образа Испании в мире. Это все». И он снова сел.
Журналисты зааплодировали. «Какой гонорар ты получишь за бой с Филиппом Лу, Горостиза?» – спросил один из них. «Сколько ты получишь за свою завтрашнюю статью?» – парировал Убанбе. В дальнейшем его агрессивные ответы станут очень популярными.
«А теперь немного шампанского, чтобы порадовать наши сердца», – объявил, подойдя к микрофону, Мартин, и они с Грегорио стали ходить среди собравшихся с подносами. Ко мне подошел Анхель. Он стал толще. «Тебе следовало бы оставаться на подмостках.
При выходе Убанбе музыка была бы весьма кстати», – сказал он мне. Он хотел дать мне урок, как раньше, когда обучал меня сольфеджио. Чтобы было ясно, что он лучший аккордеонист, чем я. «Что ты хочешь? Я играл больше часа. А он должен был выйти в тот самый момент, когда я перестал играть. Могли бы меня предупредить». – «Профессионал никогда не покидает своего места! Ты должен был продолжать играть до последнего момента». – «Я не профессионал и не собираюсь им становиться!» – крикнул я ему. Его тон был мне невыносим.
К нам подошел Мартин. Он поднял поднос и покрутил его на кончике пальца. «Мы, сегодняшние молодые люди, таковы, Анхельчо. Упрямые и непокорные, – сказал он. – Принесу тебе бокал шампанского, чтобы ты успокоился». Он по-прежнему был очень довольным, как когда звонил мне из Мадрида, но он уже не казался мне другим. «Я не понимаю этого юношу! Теперь он мне заявляет, что не профессионал!» – пожаловался Анхель. Мартин слегка похлопал его по спине. «Да это он говорит несерьезно. В конце банкета мы попросим его, чтобы он сыграл нам несколько красивых мелодий. И он исполнит их как настоящий профессионал. Вот увидишь, Анхельчо».
Мартин вновь пошел разносить шампанское. «Во время банкета не пей слишком много, – предупредил меня Анхель. – Помни, ты еще не завершил свою работу». Похоже, он не собирался отстать от меня, но тут к нам подошла какая-то женщина. «Ты меня не помнишь?» – сказала она мне. На ней было очень нарядное красное платье. Я жестом выразил сомнение. «А вот я тебя помню. По твоей вине я не смогла заполучить лошадь, которая так мне понравилась». Это была дочь полковника Дегрелы. «Но не думай, что я ничего не поняла. Ты это сделал, потому что хотел, чтобы лошадь осталась в том раю». – «Вот именно», – ответил я ей, и она, похоже, была удовлетворена. Затем она пошла с Анхелем туда, где находился Убанбе с журналистами. Я положил инструмент в футляр и вышел.
Направляясь к стоянке, я обратил внимание на пару, неспешно прогуливавшуюся по саду. Девушка слегка хромала; юноша шел немного согнувшись, словно горб на спине толкал его вперед. Это были Тереза с Адрианом.
Я рад был видеть их. И именно в этом тихом, уединенном саду, в окружении цветов, последних в этом году роз. Анхель, Берлино, Дегрела, дочь Дегрелы, промоутер – они сюда не придут. Они останутся там, внутри, в этой унылой столовой, поглощая жирными губами яйца под майонезом и жареных мидий. Из всех участников праздника я мог представить себе здесь только Убанбе, задумчиво и печально бредущего среди цветников в своем красном плаще.
Я поставил аккордеон рядом с «гуцци» и, остановившись на каменной лестнице, окликнул парочку. Тереза отозвалась тут же, словно только и ждала моего приветствия. Через несколько секунд Адриан тоже помахал мне рукой.
На Терезе был обтягивающий костюм кремового цвета и соломенная шляпа, украшенная светло-голубыми лентами. Ее туфли, разные – правая нормальная, а левая с подошвой в три сантиметра толщиной, тоже были светло-голубого цвета, очень красивые, особого пастельного тона, которого я никогда раньше не видел. Мы поцеловались. На губах у нее была оранжевая помада.
«Давайте сядем там, – сказала она, указывая на скамейку, подле розовых кустов. – Добро пожаловать к нам, Давид. Какая радость, неожиданно встретиться со своей первой любовью». Я сказал ей, что тоже рад, что до этого момента день был ужасным. Я терпеть не могу празднеств. И играть на аккордеоне тоже. «Видишь? – сказала Тереза, глядя на Адриана. – Мы все немного похожи. И все совершаем ошибки. И Давид тоже. Он принимает всерьез то, что ему говорят такие личности, как мой брат. И продолжает играть на аккордеоне вместо того, чтобы раз и навсегда избавиться от влияния своего отца». – «Да, это так», – согласился я. «Но случай с ослом был ужасный. Хорошо еще, что никто не пострадал», – сказал Адриан. Он выглядел каким-то унылым.
Тереза улыбнулась мне злорадной улыбкой: «Как звучала эта фраза из Гессе, что так мне нравилась и которую я в тот день повторяла без конца, так что даже мухи мерли от тоски?» – «Почему так далеко от меня все, что мне нужно для счастья?» – вспомнил я. «Мне она тоже нравилась. Я ее подчеркнул в книге», – сказал Адриан. «Так вот, она отвратительная. Пустая и претенциозная, – в ответ ему сказала Тереза. – Жизнь следует принимать всерьез. Нам кажется, что у нас множество возможностей. Но это не так. Нам дозволено взять одну-другую карту со стола, но никак не двадцать. И даже не три. Поэтому, когда ты начинаешь терять карты, лучше всего сменить игру. Вот это я и сделала. Когда меня отправили учиться в По, я чуть с ума не сошла, поняв, что мой добрый друг Давид меня не любит. До тех пор, пока не решила вырвать эту любовь с корнем. Иногда я слышу по радио песню «Холлиз» и вспоминаю чувство, которое испытывала когда-то, но мне уже не больно. Даже наоборот. Мне это приятно, как когда мы находим среди страниц книги забытый засохший цветок».
