Бильярдный клуб «Будущее» в молчании разглядывал МэриМари, как она пьет кофе и ест бутерброд. Она пыталась улыбаться им, но получалось не очень, скорее вышло подергивание уголка рта. Поев, она тщательно смахнула крошки с подола халата и, обернувшись к Сисселе, нахмурилась и показала на часы.
— Который час? — переспросила Сиссела.
МэриМари мотнула головой и прошагала по ладони указательным и средним пальцем.
— Хочешь уйти?
МэриМари кивнула. Торстен наклонился и посмотрел на нее:
— Домой или обратно в госпиталь?
МэриМари показала рукой за плечо. Торстен поднял брови.
— В госпиталь?
МэриМари кивнула.
Голос Мод был хриплым, интонация обвинительная:
— Ей нельзя ехать обратно в госпиталь. Теперь, в это время.
Она сидела выпрямившись в кресле.
Магнус уселся туда же — на подлокотник.
— А вам не кажется, что она сама нуждается в помощи врача?
Сиссела вытаращила на него глаза.
— Ей… Она… Между прочим, слух у нее в полном порядке. Правда, МэриМари?
МэриМари кивнула. Мод проиграла бой, даже не начав, и вновь откинулась на спинку кресла.
— Мы могли бы сменять друг друга. Если она посидит ночью со Сверкером, тогда я приеду туда завтра с утра. Я дико устала.
Магнус кивнул, положив руку ей на плечо.
— Мы поедем в Бромму и там поспим, а завтра с утра — в госпиталь, — он уперся взглядом в МэриМари. — А ты сможешь тогда заехать домой на пару часиков. Договорились?
МэриМари кивнула. Она толком не поняла, что он сказал, но все равно кивнула.
Мэри ставит машину перед торговым центром и быстрым шагом идет к дверям. Сумка висит на плече и хлопает по бедру.
Так-так. Что ей нужно? Продукты на пару дней. Кофе и чай. Мыло. И фонарик, в точности как Мари. И батарейки к нему.
Она не останавливается поглядеть на цены, а идет быстрым привычным шагом между стойками, наполняя тележку, и не замечает, что некий молодой человек следует за ней, сперва в нескольких метрах, потом все ближе. Когда она тянет руку за пачкой кофе, он произносит ее имя:
— Мэри Сундин?
Она поворачивает голову и в тот же миг понимает: зря. Она не знает этого молодого человека. Но узнает типаж.
— Здравствуйте, — он улыбается. — Я так и понял, что это вы. Мы не знакомы, меня зовут Матиас Свенссон. Радио Йончёпинга. Вы не хотели бы прокомментировать слухи о вашей отставке?
Мгновение она пристально смотрит на него, видит надежду в его глазах, мечты о сенсации и ожидает приступа паники в собственной груди и порыва к бегству. Но нет ни того, ни другого. Вместо этого она видит, как ее рука тянется за пакетом обжаренного кофе в зернах и кладет его в тележку.
— Нет, — произносит она. — Вы знаете, не хотела бы.
После чего спокойно шествует к кассе и становится в очередь.
Торстен и Сиссела стояли в лифте слева и справа, но смотрели не на нее, а на ее отражение в зеркале. Торстен коснулся ее руки.
— Тебе сил-то хватит, уверена?
МэриМари кивнула.
— Тебе что, правда этого хочется?
Это сказала Сиссела. МэриМари кивнула еще раз. Лифт остановился.
В коридоре горел приглушенный свет. Дежурная сестра на посту грызла ручку, склонившись над какой-то бумагой, и не подняла головы, пока Сиссела не кашлянула.
— Здесь лежит Сверкер Сундин?
— Да?
— Это его жена. Она хочет посидеть эту ночь у него.
Сестра отвела с лица упавшую прядь.
— Третья палата.
Торстен взглянул на МэриМари.
— Он один там?
Сестра кивнула.
— Пока да.
И посмотрела на МэриМари. Нахмурилась.
— Вам нехорошо?
— С ней все в порядке, — объяснила Сиссела. — Просто потрясение от всего того, что случилось с мужем.
— Ладно, — сказала сестра. — А то я сегодня одна на два отделения, так что даже и неплохо, если у него кто-то подежурит.
Сиссела улыбнулась:
— Третья палата, вы сказали?
— Да-да, — ответила сестра.
Снег? Уже?
Сушу весло, поворачиваю кверху ладонь. И правда. Снег. Снежинки крупные и мягкие, они стремительно кружатся над водой, прежде чем растаять и перейти из одного бытия в другое.
Глаза привыкли к темноте, а при снеге все видно еще лучше. На земле он тает не сразу, обводя белым контуры скал и островков, покрывая блестками заросли тростника и оттеняя на фоне мрака.
Кругом так тихо. Я одна. Мир наконец-то стал надежным местом.
МэриМари огляделась. Две койки. Одна занята, другая свежезастланная, наготове. На тумбочке ваза из нержавейки, в ней двадцать красных роз, некоторые уже поникли. Полурасстегнутая сумка на полу, она узнала свой коричневый кожаный баул из Монтевидео, когда-то купленный в магазинчике при отеле. Внутри виднеется халат Сверкера. У окна — кресло и столик, а у кровати — капельница и аппарат искусственного дыхания. Совершенно беззвучный, и только зеленая лампочка показывает, что аппарат работает. Дыхательная маска, а за ней — Сверкер.
Бледный, с закрытыми глазами. Грудная клетка то поднимется, то опустится, вверх-вниз…
Сиссела помогла МэриМари улечься на свободную койку и укрыла ее одеялом. Торстен погасил ночник.
— Теперь сама справишься?
МэриМари кивнула. Торстен наклонился и скользнул губами по ее щеке, Сиссела стиснула ее руку. Уже в дверях оглянулась через плечо и улыбнулась на прощание.
И вот наконец они остались вдвоем. Сверкер и МэриМари.
Мэри стоит в очереди к кассе, рассеянно скользя взглядом вокруг. Это неосмотрительно. Картинка бьет под дых. Ощущение обгоняет мысль, Мэри видит и знает, что именно увидела, но нужно еще несколько секунд, чтобы осознать.
Сверкер орет с первой полосы «Экспрессен». Лицо искажено до гротеска, взгляд пристальный и исступленный. На снимке поменьше — сидящая на корточках женщина, волосы всклокочены, руки скрещены и обхватили голову.
Мэри, крепче вцепившись в ручку тележки, принимается сама себя убеждать. Это же неопасно. Глупо и недальновидно — публиковать подобные фотографии, и наверняка кое-кто в редакции ответит по всей строгости за подобные вещи, а ей все равно. Она подала в отставку, она уже вне всех возможных последствий, можно взять и плюнуть на все унижения, она должна жить ради себя самой там, где ни сказанное, ни написанное не имеет никакого значения…
