Книга Геррон - Шарль Левински

Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 136

Пока не пришла телеграмма.

Без помощи Отто она бы до меня не дошла. Она была адресована „Курту Геррону, УФА, Берлин“, а на УФА решили меня больше не знать. Курт Геррон? Кто бы это мог быть? Поди-ка, еще и еврей?

Но на приеме почты сидела женщина, сына которой Отто в свое время устроил на работу. Она знала, что мы дружим, и тайком сунула ему телеграмму. „Одолжения — лучшие инвестиции“, — всегда говорит Отто.

КУПИЛ ЛУННУЮ СОНАТУ ТЧК НУЖЕН РЕЖИССЕР ТЧК СВОБОДНЫ ЛИ ВЫ ВПРС ЛЕЭТ К БАРНСТАЙН ФИЛЬМСТАД ВАССЕНААР ТЧК ОТВЕТ ОПЛАЧЕН

Я понятия не имел, кто такой этот Леэт К Барнстайн и что он собирается делать с „Лунной сонатой“. Ясно было лишь одно: мне предлагали работу. В моем положении я не мог позволить спасательному кругу проплыть мимо. Пусть он и не выглядел достаточно надежным. Итак, я послал оплаченный ответ с обычными фразами нашего ремесла — „совершенно случайно как раз свободен, в принципе не откажусь от интересного проекта“. Пришла еще одна телеграмма, и через несколько дней мы уже сидели в поезде, идущем в Голландию. Тогда мы еще удивлялись, как быстро можно съехать с квартиры. Собрать все свои вещи. Позднее это стало совершенно естественным. Изгнание делает человека мобильным.

И глупым. Я совершенно забыл обсудить вопрос о гонораре. Поезд уже катил по Бельгии, когда я об этом вспомнил. Но не так уж это было и важно. Лишь бы была работа.

В Гааге на вокзале нас встретил Леэт Барнстайн. Выглядел он очень серьезным — деловой человек средних лет, одетый очень чопорно. Но он был безумец. Совершенно сумасшедший. Однако на самый симпатичный манер, какой только можно представить. Меня он обнял как давно потерянного брата, Ольге поцеловал руку, маме сделал комплимент, а перед отцом встал навытяжку и отдал честь.

— Никаких сомнений, что вы были офицером, — объяснил он.

И одним этим сразу завоевал папу.

Все это в первые три минуты.

Леэт мог говорить еще быстрее, чем Отто Вальбург. Если он не знал языка, это не мешало ему продолжать говорить без умолку. Видимо, ту тарабарщину, с которой он обрушился на нас, он считал немецким. Я ни разу не присутствовал при его переговорах с людьми из компании Диснея — их фильмы он тоже прокатывал, — но госпожа Мыскен, его бесконечно терпеливая секретарша, уверяла меня, что на слух не отличишь, когда он говорит по-английски. Или думает, что говорит по-английски.

Это один из тех восторженных безумцев, без которых кинобизнес никогда бы не вышел за пределы подвижных картинок в „Зимнем саду“. Мечтатель, который, однако, умел считать. В большинстве случаев. С собственной системой звуковых фильмов он чуть было не потерпел фиаско.

Когда я с ним познакомился, он как раз хорошо держался на плаву.

— Я самый видный кинопродюсер во всей Голландии, — представлялся он.

Скорее всего, это даже не было преувеличением.

Эль-Си-Би — он всегда так спешил, что позволял обращаться к себе сокращенно, инициалами — всегда вел пять проектов одновременно, и в каждом был уверен.

— Это великое дело, — говорил он всякий раз.

И иногда действительно так и оказывалось.

Теперь он в Америке, где никому не мешает то, что буква „К“ в его инициалах означает Коэн. Может быть, учит в Голливуде, как правильно делать кино. С него станется.

„Лунная соната“ из его телеграммы оказалась детективным романом. „Тайна „Лунной сонаты““. Эта книга в Голландии пользовалась большим успехом, и он, недолго думая, купил на нее права и тут же приступил к съемкам. Правда, после первых просмотров заметил, что режиссер не имеет представления о технике звукового кино. Диалог звучал как из-под одеяла. Самый громкий звук — мотор камеры. Отснятый материал можно было выбросить.

— Но ведь теперь у меня есть вы, господин Геррон, — сказал Эль-Си-Би, сияя, — и мы сделаем из этого шедевр. Это будет великое дело.

Он был по-настоящему разочарован, узнав, что я не хочу прямо с вокзала поехать в студию и немедленно приступить к работе. Леэт живет при ускоренной съемке и ждет того же от всех остальных. Но потом до него все же дошло, что мне было бы не лишним прочитать для начала сценарий. Он мне его принес. К сожалению, только по-голландски, которым я тогда не владел.

— Немецкий перевод в работе, — заверил он.

Его перевели, когда фильм был уже снят. Впервые я инсценировал диалоги, не совсем понимая, о чем говорят люди. Но как-то дело шло.

Студия, которую Эль-Си-Би на широкую ногу называл „Фильмстад“, была далеко не Бабельбергом, но работать было можно. Поскольку я был в команде единственным, кто уже делал звуковые фильмы, все считали меня гением.

Было бы невежливо возражать им.

Из ленты не получилось шедевра, видит бог. И великого дела, как представлял себе Эль-Си-Би, тоже не вышло. Но он заработал на этом фильме деньги, и я для него был не режиссер, а благословение свыше. При том что всякий, кто разбирается в новой технике, достиг бы того же успеха. Поскольку это был звуковой фильм. Кино — всегда фокус-покус.

У Леэта уже был наготове следующий проект. В „Лунной сонате“ ему так понравился маленький мальчик, который в конце объясняет схему преступления, что теперь он хотел найти сюжет, где мальчик играл бы главную роль.

— Публика любит детей, — сказал он. — А у тебя с ними получается, это же видно. Почему, собственно, у тебя нет своих?

Ну вот.

Помню, мы сидели тогда у нас в гостиной. Леэт — он всегда преувеличивал — принес с собой целых три бутылки можжевеловой водки. Одну выдержанную, другую молодую, а третью специальную, „какую можно раздобыть только по знакомству“.

— Ты должен вслепую определить, где какая, — сказал он, — поскольку ты уже практически голландец.

Я же не заметил никакой разницы, а только ужасно напился.

Начало хорошее. Я и впрямь думал, что обрел в Голландии новую родину. Место, где меня ценят. Где я снова смогу обрести покой после всех переездов. Откуда Германия казалась тогда очень далекой. Как если бы она была на Луне. Или как будто я прилунился далеко от Германии, и всех этих гитлеров, геббельсов и фон нойсеров наблюдал в телескоп. Жителей Земли с их играми, которые меня больше не касались.

„Ошибка“, — ежик говорит.

Иногда мировая история делает паузу. Набирает воздух для следующей подлости. Меняет бобины на проекторе. Я при этом всегда глупею и думаю, что это хеппи-энд. Так уж я устроен. Сколько бы раз я ни падал мордой в грязь, все равно верю, что жизнь наладится. Что можно что-то изменить. Это идиотизм, но я не хочу меняться. Иначе бы я не выдержал.

У нас была квартира в Схевенингене. На Босшестраат. Оттуда можно было ездить на студию, не подвергая себя мукам движения через центр города. Я был там всего лишь второй или третий день, когда на прогулке мне встретился человек, которого я предполагал встретить где угодно, только не здесь: Рудольф Нельсон! Его тоже прибило к Голландии. В Амстердаме он ставил на сцене одно ревю за другим, а в жаркие месяцы приноравливался к отдыхающим и гастролировал со своей труппой в курзале Схевенингена. Конечно же, вечером мы с Ольгой сидели на представлении. Он тут же вызвал меня на сцену. Чтобы я — а как же! — спел песню о Мэкки-Ноже. Зрители ликовали.

Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 136