– На великую битву! – сообразил король. – Соперник-то впрямь опасный?
– Не то слово, – сказал Леха, обнимающий сразу двух шоколадных чаровниц. – Жуткая сволочь, готовая на любые подлости. Вдобавок чуть ли не бессмертная.
– Сволочь одержима демонами? – с тревогой спросил Угуг.
– Скорей, она сама демон, – сказал Никита.
К отставному комиссару приникла всего одна девушка, зато какая! Весу в ней было около центнера, а росту около шести футов. Фигурой красавица походила на незабвенную прозекторшу Любаву Олеговну. Ценил", ой ценил Добрынин гренадерские стати.
– Можно сказать, это псевдоподия самого мирового зла, – добавил экс-военный.
Угуг с возросшим уважением посмотрел на Муромского и сообщил:
– Ты должен победить, Илья. Висящий на твоей груди амулет поможет тебе. Он обладает могучей силой. Откуда он у тебя?
– Как – откуда? Твой сын подарил, – мотнул Илья головой на Дредда.
Король страшно удивился и даже перешел на менее возвышенный стиль:
– Ивуг, чудо ты в епанче, а у тебя-то откуда? Это же не наших мест хреновина.
– Да так, – уклончиво ответил Дредд, – мне предложили, я не отказался. Сущие гроши просили. А вещь-то хорошая, сразу видно.
И тут Арапка, до сих пор хранивший стойкое молчание, не выдержал:
– Какая я тебе вещь, чучело ты бледнолицее! Аз есмь ценный исторический субъект вселенной! Аз есмь клапан сердца Африки и предсердие души Руссии! Да я…
– Проблесковый маячок от буя, – заткнул Илья черное хайло, способное, того и гляди, оскорбить в запале самого короля. – Скромнее, товарищ. Не теряйте головы от гнева! Все мы тут исторические субъекты и атомы в душе Руссии. Наверное, заждалась она нас, матушка.
– А меня явно заждался штурвал звездолета, – с предвкушением потер руки Добрынин.
В ответ на это заявление его грандиозная краля душераздирающе вздохнула. Великаншу более тонкими, но столь же страдающими голосами поддержали подружки Попова. Никита с Лехой непроизвольным движением беглых алиментщиков втянули головы в плечи.
– Не рыдайте, красавицы! – воскликнул великий властитель Угуг. – Белые друзья к нам еще вернутся. Когда одолеют демоническую напасть.
– Обязательно! – тараща для большей убедительности глаза и стуча в грудь кулаками, пообещали сердцееды. Затем вся компания, осыпаемая цветочными лепестками, сопровождаемая здравицами (о несгибаемом посохе Уд-уд, сухом порохе в патронах и упитанных врагах), двинулась к «Оке».
Обратный перелет занял малое время и никакими значительными событиями не сопровождался. Бледные от волнения пассажиры вновь цеплялись за диваны и бранили чрезмерную лихость пилота. Шторки на окнах не раздвигались. Золотые рыбки прижимались брюшками ко дну и закрывали головки плавниками. Арапка, он же «клапан сердца Африки», стучал подпиленными зубами в ритме «Отче наш…». Геннадий грыз корень дьявольски ядреного папуасского хрена.
Никита, теребя ус, давил на акселератор. Блюдце было – зверь-машина, и Добрынину хотелось управлять им бесконечно.
Приземлились на старом месте. Уменьшили звездолет до компактных размеров. Выпустили все еще сердитую голову попастись в травке – это всегда подымало ей настроение. Сами искупались в Пятаке, показавшемся после Тихого океана почти что ледяным. Обогрелись у костерка и покатили в «Биатлон».
На пороге «драконьего логовища» их встретил строгий и значительный Владимир Пубертаткин с большим пакетом. Пакет был усеян сургучными печатями как леопард пятнами. В том месте, где у обычных почтовых конвертов бывает картинка с домом-музеем великого человека или памятником античной скульптуры, на конверте имелась строгая надпись: «МУД». Надпись была синяя, а буквы старомодные, словно с плакатов «Окон РОСТА».
– Так и знал, что сюда явитесь, – хмурясь и покусывая губу, сказал Пубертаткин. – Имею для вас официальное сообщение.
Он окинул всех внимательным, оценивающим взглядом и почему-то передал пакет Геннадию. Профессор торжественно вскрыл печати и развернул бумагу.
– Что там? – спросил нетерпеливый Попов.
Геннадий трижды похлопал себя по шляпе, но так и остался безмолвным. Документы читать шляпа не умела. Очевидно, для этого нужны были очки. Или хотя бы монокль.
Вместо дружбанолога ответил Пубертаткин.
– Ультиматум, – сказал он.
Глава 6«СТРЕЛКА» НА КАЛИНОВСКОМ ПОСТУ
В ночь, предшествующую кульминации нашей истории, в регионе Картафаново выпал первый летний снежок. Метеорологи катаклизм бездарно проморгали, и случись такая внезапная оказия в иной части света, страшно представить, чем бы дело обернулось. Но картафановцы встретили погодную гримасу невозмутимо. Подумаешь, снег в июне. Первый раз, что ли? Давно известно: лето в наших широтах хоть и короткое, но малоснежное. Обычно, правда, щедрыми снегами славится май. А нынче вот как-то пронесло. Оттого, видно, что на июнь перенесло.
Малоимущие любители экстремального земледелия аж в первой декаде мая, опасливо косясь на безоблачный пятый океан, кинулись зарывать на своих участках сбереженную для этого случая картошку. Истерично ревут мотоблоки, звенят лопаты. Чадят груды догорающей прошлогодней ботвы, курятся бани. Хозяйки бегут за второй поллитрой. Первую-то они выставили на дальний край гряды, объявив чемпионат по вспашке зяби. Кто первый докопается до края, тот и получит сладкий приз. Эх, наивные! Неужто русский народный мужик не уломает русскую же народную бабу угоститься еще до финиша? По маленькой «на погоду»? Да еще по одной «на урожай»? Да за первый рядок? Да в перекур?.. И вот уже летят на межу бушлат, свитерок и нательная рубашонка вместе с портками. И носится гигантской землеройкой по участку белое после зимы тело, быстро обгорающее под ультрафиолетовым весенним солнышком.
– Ну и где этот знаменитый призовой фонд? – озорно вопрошает красующееся могучей работоспособностью тело, погребя последний корнеплод. – Что значит «сам прикончил»? А доппаек? Верно люди говорят: пошли недотепу за бутылкой, одну и принесет!
…В общем, картошку похоронили. Стали ждать заморозков на почве. А их нет как нет. Ни на черемуху, ни на яблоню, ни на сирень. Больше того, уже и сакура отцвела, отцвели уж давно хризантемы в саду, а из поднебесья через озоновые дыры один лишь Ярило знай себе поливает.
В регионе подняли головы старожилы. Повинуясь первобытному зову, они побрели по Картафанову и окрестностям. Группками и поодиночке, в утреннюю пору и вечернюю, широкими дорогами и малыми тропками. Хватали встречных за грудки и божились, что не помнят таких благолепных метеоусловий в посевную кампанию, хоть ты их режь! Собеседники, в душе подозревающие, что старожилы вообще ни черта не помнят, горячо поддакивали и по-житейски радовались нечаянной погодной оказии.
