Серов снова склонился над сундуком, достал чернильницу, перья и листы бумаги. Потом начал перечитывать написанное, вспоминая слова и целые фразы, перескакивая с абзаца на абзац.
Флоренция, двести лет назад… Мессир Леонардо, житель славного города, повстречался с нищим юношей, едва понимавшим по-итальянски… Этот парень, видимо способный и неглупый, жил у мессира и даже стал его помощником, но спустя какое-то время умер от одной из болезней, опустошавших средневековую Европу, – чума, холера, тиф или нечто в этом роде. Грустная история! Можно сказать, совсем трагическая, но книга не о том. Вот последняя запись, что предваряет дальнейшее содержание: мессир и его гость вели беседы об устройстве мира, об астрологии, алхимии, о человеческой природе, о будущем и прошлом – словом, о материях, которые и сам Серов желал бы обсудить с Росано.
Если бы хирург остался жив!..
В глубокой задумчивости он поглядел на книгу, коснулся ее страниц, исписанных четким угловатым почерком. Итальянский, а кое-где похоже на латынь… Этих языков Серов не знал. Конечно, есть слова понятные: terra – земля, aria – воздух, magia – волшебство, но даже общий смысл не уловишь…
Он вытащил хирургические инструменты из ларца, положил туда книгу, стопку бумаги, перья, чернильницу, взял ларец под мышку и покинул хижину. Даже этот груз оказался еще тяжеловат; под земляничными деревьями Серову пришлось передохнуть, и только через четверть часа он добрел до ворот усадьбы. Там сидели Страх Божий и Эрик Свенсон. Датчанин чистил пистолеты, а Страх дремал, подставив солнцу изуродованное лицо.
Серов опустился рядом и похлопал его по колену:
– Ты знаешь, где заведение двух пожилых итальянцев? Старика зовут Пьетро, а его жену – синьора Бланка. У них цирюльня и аптека, над дверью деревянные ножницы висят, в руку длиной… Знаешь, где это?
Страх Божий открыл глаза и хмыкнул:
– Как не знать, капитан! Старик еще винишком приторговывает. Хорошее, слышал, у него винцо, но дорогое, не для нашего брата, для благородных… Прям-таки мальвазия! Хочешь, чтоб я за бутылкой сбегал? Это мы завсегда готовы, со всем нашим удовольствием!
– Мне нужен сам Пьетро, а не его мальвазия, – пояснил Серов. – Иди к нему и скажи, кто тебя прислал, а еще скажи, что я друг Джулио Росано и прошу, чтобы Пьетро пожаловал сюда. На неделю или, может быть, на две.
– А если спросит зачем?
– Помощь мне нужна, чтобы исполнить последнюю волю Джулио. Ради этого я за ценой не постою.
Страх Божий снова хмыкнул:
– Ежели не постоишь, капитан, так не взять ли у старикана пару бутылок? Глядишь, он будет посговорчивей.
Эрик Свенсон прищурился, заглянул в пистолетный ствол и молвил:
– Две бутылки мало.
– И то верно, – согласился Страх. – А вот две на брата будет в самый раз.
Серов отправил его за деньгами и потащил ларец к себе в комнату.
Вечером они с Шейлой сидели на просторной веранде, что открывалась небу и морю, глядели на звезды и молчали. В молчании не было отчуждения; так молчат близкие люди, которым есть что сказать друг другу, но времени для разговоров у них хватает – может быть, сорок или пятьдесят лет, а потому не стоит торопиться. Мысленно Серов проживал эти годы, вспоминая о войнах, мятежах, интригах, царях и царицах, открытии новых земель и основании городов, обо всем, что доведется им увидеть и услышать. Чем это было для него? Будущим? Прошлым? Одновременно тем и другим? И если бы он знал, чем кончится его последнее расследование и экспедиция в аномальную зону, если бы мог предвидеть все случившееся с ним, то что бы сделал? Отказался от странной своей судьбы или пошел ей навстречу?
Он взглянул на Шейлу, читая ответ в ее глазах.
Нарушив молчание, она промолвила:
– Эндрю… мне давно хотелось спросить… Ты в самом деле сын маркиза?
– Это имеет какое-то значение?
– Может быть. Ты ведь собрался со мной обвенчаться, так? А я – внучка каторжника и племянница пирата! Что сказал бы твой отец?
– Мой отец… – Серов печально усмехнулся. – Он человек широких взглядов, милая. Кроме того, есть и другие обстоятельства. Я ведь тебе правду говорил – ну, почти правду… Я в самом деле потомок маркиза, и предки мои были морскими разбойниками. Ты слышала о норманнах, приплывших во Францию с севера? От кого-то из них мы и ведем свой род.
– Ты это точно знаешь?
– Так утверждал мой отец. Во мне тоже разбойничья кровь, хотя и другой хватает.
От более порядочных людей, добавил он про себя. От тех, кто не резал глотки, а развлекал почтеннейшую публику, жонглируя, гуляя по канату и кувыркаясь на арене.
Шейла как будто успокоилась, вздохнула и, закрыв глаза, прижалась щекой к его плечу.
– Мы должны обвенчаться до выхода в море, – сказал Серов.
– Непременно. В тот же день, когда ты сможешь донести меня до церкви на руках.
– Могу я попробовать сейчас?
– Нет, дорогой, ты ранен и еще слаб. – По ее губам вдруг скользнула улыбка. – Но если хочешь, я подставлю плечо и провожу тебя в постель.
– Хорошая мысль, – одобрил Серов. Проводы были долгими, и рана им не помешала.
* * *
Старый Пьетро приехал в усадьбу на рассвете, в тележке, запряженной осликом, с корзиной, в которой бренчали винные бутыли. Негр-слуга занялся ослом и упряжью, Страх Божий – грузом, а старик, двигаясь с завидной для его возраста легкостью, шагнул на веранду, поклонился Серову и сел в предложенное кресло.
– Я помню вас, мой господин, вы были у меня с синьором Джулио. И недавно я готовил вам целебные снадобья… Они помогли? Как ваши раны?
– Заживают, – сказал Серов. – Силы возвращаются ко мне.
– Хвала Мадонне! Пусть она одарит вас здоровьем! – Пьетро перекрестился и бросил взгляд на книгу, лежавшую рядом с ларцом на столе. Потом нерешительно спросил: – Это принадлежало синьору Джулио?
– Да. Я не знаю итальянского, достойный Пьетро, и хочу, чтобы вы мне ее прочитали. Вернее, перевели на английский, которым вы так превосходно владеете, или на французский. Я щедро оплачу ваш труд.
Серов протянул ему кошель, набитый золотом. Пьетро без возражений сгреб дукаты, сунул в карман и прикоснулся к переплету с прожженными дырами. Пальцы у него были тонкие, смуглые, сухие.
– Постараюсь прочитать и перевести, мой господин, но прошу вашего снисхождения – ведь я всего лишь аптекарь и цирюльник. – Склонившись над столом, он осторожно, будто лаская, погладил кожу переплета. Лицо его было задумчивым и грустным. – Вот он какой, труд мессира Леонардо… никогда не видел, только слышал…
– От Росано? И что он вам рассказывал, сударь?
– Рассказывал? Ничего. Когда он был трезв, то хранил свои тайны. Но знайте, синьор, что мы с женой венецианцы, как и бакалавр Росано, а потому он часто бывал у нас, приобретал лекарства и пробовал вина, что я получаю из Старого Света. И это не удивительно. Куда еще он мог пойти? Не в кабак же, бражничать с разбойниками! И когда он… хмм… когда вино овладевало им, он плакал и стонал, и из этого стона, этого плача мы узнали о горестной его судьбе. Он был хорошим, но злосчастным человеком… – Старик нахмурил брови, прикрыл глаза морщинистыми веками. – Я никогда не стал бы говорить о нем… Но синьор Джулио мертв, вы его друг, и у вас его книга. Вы знаете ее историю?
