Борджин выглядел крайне расстроенным, но взял свой кинжал, убрал его и сел на пятки.
— Отец мой…
— Да?
— А как мне найти этого… Капитана Кристефиона? Если он такой великий вождь, как ты сказал, он станет повелителем моего клинка.
Финчет благодарно допил остатки воды и отставил кружку в сторону.
— Мы надеемся найти его там же, где и Свидетеля Телио, — медленно ответил он. — И насчет зелени тоже ему решать, понимаешь? Надеюсь, что он будет в форме и решит быстро. Хотя, по правде говоря, он любит рискованные приключения. Если окажется, что его нет в живых, тогда мы предоставлены самим себе, потому что Саду больше не взлететь, это определенно.
Его собеседник нахмурился.
— А почему твой Капитан путешествует с Глазами Шлорбы, старец?
— Потому что мой Капитан обещался носить нечто, называемое Каратель или Трезубец, а куда направляется он…
— …туда и Глаза Шлорбы, — благоговейно выдохнул Борджин. Твой Капитан — Трезубцедержец, старец?
— Я ж тебе это и говорю?
— Да, да!
Борджин вскочил на ноги с такой стремительностью, что Финчет пошатнулся на своем камне. Но воин просто секунду стоял неподвижно, выгнув спину, подняв лицо к небу, раскинув руки. А еще через секунду он столь же внезапно наклонился вперед, непонятно двигая пальцами.
— Благодарю тебя, отец мой, за твои поучения, благодарю от всего сердца. Ты принес обещание величия всем Биндальчи. — Он выпрямился, и на его лице сверкнула улыбка, в которой не было ни капли смеха. — Кто бы мог подумать, что это случится при моей жизни! — Он с явным усилием взял себя в руки. — Мальчик несет тебе еду. Насыщайся. Тебе принесут одеяло для отдыха перед последним переходом. О радость!
Он повернулся и зашагал обратно к своим товарищам.
Финчет покачал головой и взял у Велна кусок вяленого мяса и горсть мелких сладких плодов, а потом застыл, держа еду в руке и пристально глядя в никуда.
Книга была древней — такой же древней, как самые старинные тома, виденные в доме у Шилбана, — и переплетена в тяжелую кожу. На передней обложке когда-то была нарисовала картина: остались чешуйки лиловой, зеленой и золотой краски. У страниц был золотой обрез, а сами они оказались не из тонкой и мягкой кожи, как предполагал Лал, а из толстой гладкой бумаги, которая хорошо впитала чернила и сохранила их непоблекшими.
— Это — вторая из Книг Телио, — сказала Первая, стоя у его плеча. — Увы, мы утратили рецепт чернил, и более поздние книги читать труднее.
Лал осторожно провел пальцами по странице, почувствовав канавки там, где по бумаге прошло перо.
— А первая Книга Телио? — спросил он.
— Она записана на скальных стенах и на плитах из мрамора, малахита и золота. Ее принести невозможно, ты сам должен будешь к ней пойти. Если считаешь, что это тебе поможет. Искателю следует знать, что некоторые из нас всю свою жизнь посвятили изучению одной этой Книги.
— Гм… — отозвался Лал, половина внимания которого была сосредоточена на той Книге, которую он держал в руках. — А о Карателе говорится с самого начала?
Первая из Телио отошла от него, пряча руки в рукава. Свидетель, наблюдавший за Трезубцем, лежавшим на отведенном ему месте в противоположном конце комнаты, уделил секунду внимания, чтобы посмотреть на ее лицо.
— Биндальчи, — медленно сказала она, — много лет были лишены Карателя. Так учат нас Книги.
Лал резко поднял голову.
— Так учат вас Книги, — повторил он. — В которой Книге впервые появляется Каратель?
Она избегала его взгляда.
— Старые записи… Понимаешь, они очень убористые, очень трудно читаются. Книги, которые идут следом за этой, поблекли, некоторые страницы разобрать не удается… — Она расправила плечи и посмотрела прямо на него. — Первое ясное упоминание о Карателе содержится в третьей Книге, — сказала она. — Было сражение…
— Между богом и его детьми — богиней и младшим богом, — сказал Лал, и Свидетель Телио вскочил на ноги, не сводя с него глаз.
Первая из Телио тоже воззрилась на него, но быстра овладела собой.
— Ты узнал эту историю от Карателя?
— Нет, — ответил Лал, — из очень древней книги на планете, называемой Хенрон… — Он посмотрел на Свидетеля, и тот увидел в глубине огромных странных глаз искры смеха. — Это был только отрывок — основной миф. Никаких намеков на то, что мог означать этот миф и было ли у бога имя.
Свидетель Телио опустился обратно на свое место и успокоил мысли, чтобы выполнять свой долг.
Лал снова повернулся к лежащей перед ним Книге, а потом посмотрел на Первую.
— Я изучу ее и подумаю, как следует поступать далее, — сказал он тоном, недвусмысленно предлагающим ей уйти,
— Пожалуйста, будь добра, сообщи мне, когда прибудут остальные тома.
Она возмущенно выпрямилась, но вовремя вспомнила о том, что по праву положено Трезубцедержцу, и вежливо откланялась.
Лал еще раз провел пальцами по гладкой бумаге с канавками от пера, открыл Книгу на середине и внимательно прочел одну страницу, потом открыл в конце и сделал то же. Он осмотрел переплет и нахмурился на остатки иллюстрации на обложке.
А потом он бережно положил Книгу на стол и встал. Не говоря Свидетелю ни слова, он вышел из комнаты в соседнее помещение, где спала Корбиньи, оправляясь от последствий раны и лечения.
Исцеление оказалось не таким полным, как он надеялся. Она все еще оставалась слабой, измученной, но ученые Телио и пленный врач с корабля Ворнета сошлись на том, что ее жизнь вне опасности. Отдых и питание, посоветовали они, покой и атмосфера доброты в кругу тех, кто ее любит.
Эту последнюю рекомендацию дала младшая из целителей Телио, и Лал поблагодарил ее нижайше, мысленно усомнившись в том, существуют ли те, кому дорога Корбиньи, если не считать его самого, не умеющего любить, и Свидетеля, который прежде всего следует долгу.
Он вынужден был надеяться, что его неумение не помешает ее выздоровлению, и навещал ее ежечасно, разговаривая с ней, если она бодрствовала, и просто глядя на нее, если спала.
На этот раз она была беспокойна — извивалась и металась под меховыми покрывалами, словно ей никак не удавалось найти удобное положение.
Лал склонился над ней, пригладил волосы, прошептал ее имя и тихо попросил лежать спокойно. К его изумлению, она притихла, и он поправил на ней меха и повернулся, чтобы уйти.
Тонкая рука поймала его пальцы, и, повернувшись, он увидел, что ее глаза открыты и блестят.
— Я доставляю тебе много беспокойства, кузен.
— Да совсем никакого! — запротестовал он и тут же виновато ухмыльнулся. — По крайней мере меньше беспокойства, чем проклятый Трезубец, и гораздо меньше, чем Первая из Телио.
