– Да… На уроках биологии ты спал, натурально. Как тот медведь…
– Ладно подкалывать! Ну спал, ну медведь! У меня, может быть, тогда был роман. С девушкой.
– Хорошо, что уточнил… – пробормотал Михалыч, а Гриша хмыкнул.
– Чай будешь? – спросил Михалыч.
– Буду, – тут же ответил Сергей.
– Ну, так сходи. И мне заодно нальешь…
– Ну, вообще, праздник. – Сергей обмяк.
– А ты разве не слышал? На сердитых воду возят, – засмеялся Михалыч.
Сергей, бормоча что-то вроде «Так дальше жить невозможно», ушел за чаем.
– И что тебя сдерживает? – спросил Михалыч, высыпая в стакан сахар из маленького пакетика.
– Проводник, – так же задумчиво ответил Сергей.
Гриша фыркнул и едва не расплескал чай.
– Ты лучше расскажи, как мы туда, в этот заповедный уголок, будем добираться? А то наплел тут про электронного шамана и прочие радости. А что туда ходит?
– Это, брат, песня! – задушевно ответил Михалыч, и Сергей почувствовал некоторое беспокойство.
58.
– И этот человек называл меня маньяком! – попытался перекричать рев и вой моторов Сергей.
Видно было, как Михалыч раскрывает рот и что-то кричит в ответ. Но нет! Только грохочущий воздух, густо перемешанный со снегом, взлетающим вверх.
Позади Михалыча сидел Гриша, вцепившийся в его куртку обеими руками. Из носа у программиста торчали ватные тампоны. От сухого, морозного воздуха у Гриши не выдержали сосуды и пошла кровь. Михалыч сказал, что это ерунда и скоро пройдет… А потом…
А потом на маленькую, заваленную снегом до крыши станцию выскочили из леса, толкая перед собой белую пену, две могучие машины. Лихо подпрыгивая на сугробах, словно на волнах, два снегохода подъехали к одинокой платформе с покосившейся надписью «Луговая» и замерли.
– Мать моя… – пробормотал Сергей. – Это по нашу душу, что ль?
– Михалыч! – Один из седоков резво спрыгнул в снег, тут же провалился по колено и, весело ругаясь, выбрался на тропу. – Михалыч!
– Я! – Михалыч кинулся навстречу.
Седок сорвал с лица маску и очки.
– Давно тебя не было!
– Семен!
– Михалыч!
Некоторое время они обнимались и хлопали друг друга по спинам.
– Мы чужие на этом празднике жизни, – пробормотал Сергей, а Гриша неопределенно хмыкнул. – Как бы то ни было, но Михалыча тут точно знают. Это хорошо.
– А с тобой кто? – поинтересовался Семен, отлипая от Михалыча.
– А вот друзья мои, Серега и Гриша. Гриша – молчун, так что не удивляйся. Ему нельзя. Челюсть сломал. А Серега у нас… ну он художник.
– О! Художник – это хорошо! У нас райское место для художников! Настоящий рай! – Семен подошел ближе. Пожал каждому руку, внимательно глядя в глаза. – Вам понравится. Городские. Я по глазам вижу, дальше парка не ходили… Понравится! А это, – он указал на сидевшего на втором снегоходе мужика, – брат мой, Колька. Помнишь, Михалыч, Кольку?!
– А то как же?! Я смотрю, выправился парнишка, как ноги-то?
– Нормально, – глухо, из-под маски ответил Колька. – Было хуже.
– Ходит с трудом, но вообще лучше, – сказал Семен и, повернувшись к Сергею, пояснил: – Его в прошлом годе медведь порвал. Думали, не оклемается. Прям мясо с ноги снял все. А ничего! У нас воздух, воздух здоровый! Тут не болеют. Ежели что, сразу насмерть, но не болеют!
– Клево… – вполголоса проронил Сергей.
А потом они сели на снегоходы. Михалыч с Гришей на Колькин, а Сергей уселся с Семеном. И успел несколько раз пожалеть об этом. Водитель из Семена был лихой до крайней степени. Мало того что машинка постоянно прыгала обезумевшей антилопой с сугроба на сугроб, так водитель еще норовил покруче завернуть руль, чтобы волна снега окатывала кусты и деревья. При этом Семен радостно хохотал во все горло и поддавал газку, снегоход ревел, бешено вращая гусеницами.
От этой дикой, совершенно невозможной, с точки зрения городского человека, гонки Семен получал искреннее удовольствие. Он кричал, хохотал, отпускал то одну, то другую руку, и Сергей боялся, что как-нибудь этот совсем уж буйный человек отпустит обе руки, и машина, предоставленная самой себе, таки въедет в дерево или пень. Однако за общим весельем Семен нисколько не забывал о безопасности и до откровенной дурости не опускался. Ему было, наверное, лет сорок, крепкий, широкоплечий, в шубе, пахнущей чем-то домашним. Несмотря на сумасшедшую езду, он понравился Сергею. Что неудивительно, сильный человек не может не нравиться.
Ехали долго и неровно. Где-то снегоходы шли не торопясь, медленно, а иногда неслись скачками, стремительно преодолевая заснеженные поля. От рваного этого ритма Сергей совершенно перестал ориентироваться в пространстве, весь мир сводился теперь к чьей-то спине, за которую надо было держаться замерзшими в тонких городских перчатках руками. И когда снегоход вдруг сбавил обороты и, накатом пробежав Несколько метров, встал, Сергей некоторое время не Мог сообразить, в чем дело. Наконец он отцепился от Семена и огляделся.
– Вот она, родимая, – сказал тот, указывая куда-то вниз.
Снегоходы остановились на вершине горки. Где-то далеко внизу, в нескольких километрах от подножья виднелись дома. Солидные деревенские срубы. К голубому высокому небу поднимался дымок и слышался лай собак. Где-то далеко-далеко маленькие фигурки людей. И только сообразив, что это люди, Сергей понял, на какой высоте они находятся сейчас. От понимания того, что сейчас произойдет, остро сжалось внутри.
– Держись крепче, – выдохнул Семен и толкнулся ногой.
Снегоход скользнул вниз в оглушающей тишине. Только шелест снега под лыжами, только свист ветра в ушах и нарастающее, страшное ощущение падения, когда сердце поднимается к самому горлу и бьется там испуганной птицей.
Что-то восторженно орал Семен, подняв одну руку вверх и сжав кулак.
Тяжелая машина неслась, только ветер в ушах… Сергей, шалея от собственной смелости, выглянул из-за плеча Семена и увидел стремительно приближающиеся дома и какой-то забор. Зажмурился, сжался и заорал вместе с Семеном что-то невразумительное и замолчал только, когда снегоход, толкнув настоящее цунами снега, лихо остановился с разворотом перед самой околицей.
– Эх! Хорошо! – воскликнул Семен, выпрыгивая из седла. – Ну как? Под себя не наделал?
И он засмеялся радостно, весело, заразительно и необидно. Так, что Сергею тоже сделалось смешно, и все напряжение дороги вышло из него вместе с неостановимым, раскатистым хохотом.
