Редко, примерно раз в год, мы заходили в зоны, где нам совсем не были рады. В Вэлли-сити, штат Северная Дакота, кричали: «Пошли вы к черту, военные! Вы нас бросили, вы не нам не нужны!»
— Сепаратистская зона?
— О, нет-нет, там нас хотя бы впустили. Мятежники встречали только выстрелами. Я никогда не подходил к ним близко. У командования были особые подразделения для таких дел. Я как-то видел их на дороге, по пути к Блэк-хиллс. В первый раз после перехода через Скалистые горы видел танки. Плохое чувство, я знал, как это все заканчивается.
— Многие говорят о сомнительных способах выживания, которые практиковались в отдельных изолированных зонах.
— Да, и что? Спросите об этом у них самих.
— Вы ничего не видели?
— Нет, и не хочу ничего знать. Мне пытались рассказывать люди, которых мы освободили. У них столько накопилось на душе, они просто хотели снять груз. Знаете, что я им говорил? «Забудьте. Ваша война закончилась». Мне и своих проблем хватало, понимаете?
— А потом? Вы говорили с кем-нибудь из них?
— Да, и много читал о судебных процессах.
— И что вы чувствовали?
— Черт, не знаю. Кто я такой, чтобы судить других? Меня там не было, я не прошел через то, что вынесли они. Этот разговор из серии «а что если». Тогда у меня не было на это времени. Меня ждала работа.
Я знаю, историки любят говорить, что у американской армии самый низкий процент убитых за время наступления. Низкий — по сравнению с другими странами, Китаем и, возможно, русскими. Низкий, если считать только тех убитых, которых прикончил Зак. На той дороге была масса способов уйти в мир иной, и почти две трети из них не значились в пирамиде из буклета.
Хуже всего болезни, такие, которых и существовать уже не должно. Да, нам скармливали таблетки и делали уколы, мы хорошо ели и регулярно проверялись у врача, но вокруг было столько дряни, в земле, воде, каплях дождя, в воздухе, которым мы дышали… Каждый раз, когда мы заходили в город или освобождали зону, хотя бы одного не досчитывались — или умирал, или его забирали на карантин. В Детройте потеряли целый взвод из-за испанки. Тогда командиры реально струхнули, поместили в карантин целый батальон на две недели.
Еще были мины, которые ставили военные, когда бежали на запад. Тогда им казалось, что они поступают очень умно. Насажал мин через каждый километр — и жди, пока Зак подорвется. Единственная проблема — противопехотные мины действуют совсем по-другому. Не взрывают человеческое тело, а оттяпывают ногу или яйца. Для этого они и предназначены. Не убить, а ранить, чтобы армия тратила ценные ресурсы на лечение, а потом отправила калеку домой, дабы он каждый раз напоминал своим гражданским маме и папе, что они поторопились, решив поддержать эту войну. Но у Зака нет дома, нет мамы с папой. Обычные мины дают нам только ораву искалеченных упырей, которые, если уж на то пошло, лишь затрудняют работу. Вам ведь нужны прямостоящие, которых легко увидеть, а не те, что ползают в траве и ждут, чтобы на них наступили — эти сами как мины. Местонахождение большинства мин было неизвестно, многие подразделения, которые ставили их во время отступления, не оставили правильной разметки или потеряли координаты, других уже просто не было в живых и они ничего не могли рассказать. Прибавьте сюда работу чертовых ПЧЗ, ямы-ловушки с заостренными колами и растяжки с картечью для дробовика.
Так я потерял своего друга. В Уол-Марте, в Рочестере, штат Нью-Йорк. Парень родился в Сальвадоре, но вырос в Кали. Слышали когда-нибудь о ребятах из Бойл-Хайтс? Закаченные работяги, которых отправили обратно в Сальвадор, потому что теоретически они были нелегалами. Моего приятеля выкинули как раз перед началом войны. Он прорывался обратно через всю Мексику, в самые черные дни Паники, пешком, вооруженный одним мачете. У него не осталось ни семьи, ни друзей, только новый дом. Парень так любил эту страну. Напомнил мне дедушку, знаете, вся эта история с иммигрантами… А потом он получил в лицо порцию металла двадцатого калибра, которую ему заготовил какой-то ПЧЗ, испустивший дух, наверное, много лет назад. Чертовы мины и ловушки.
Еще были несчастные случаи. Ведь из-за боев ослабло столько зданий. Плюс за ними никто не ухаживал много лет, плюс несколько метров снега. Когда без предупреждения падала крыша, все здание рушилось. Так я потерял еще одного человека, женщину. Она наткнулась на дикаря, он бежал к ней по заброшенному гаражу. Она выстрелила, и все. Не знаю, сколько тонн снега и льда проломило крышу. Она была… мы были… близки, понимаете. И никогда об этом не говорили. Думали, что иначе станем «официальной парой». Наверное, нам казалось, что так будет легче, если с одним из нас что-то случится.
(Смотрит на отбельщиков, улыбается жене).
— Не сработало.
(Замолкает на миг, глубоко вздыхает).
— И изломанная психика. Иногда мы входили в забаррикадированные зоны и находили только обглоданные крысами скелеты. Я говорю не о захваченных зонах, а о тех, которые вымирали из-за голода, болезней или просто ощущения, что дальше жить нет смысла. Однажды мы взломали церковь в Канзасе. Судя по всему, там взрослые сначала убили детей… Паренек в нашем взводе, из амишей, читал записку каждого самоубийцы, заучивал ее наизусть, потом оставлял на своем теле маленький порез, крохотная царапина «на память». Чокнутый сукин сын был изрезан от шеи до пяток. Когда об этом узнал лейтенант… бойца тут же выперли по восьмому параграфу.[99]
Больше всего по восьмому параграфу вылетало на последних этапах войны. Не из-за стресса, понимаете, а из-за его недостатка. Мы все знали, что скоро конец. Наверное, многим, кто так долго сдерживался, внутренний голос однажды говорил: «Эй, приятель, расслабься, теперь уже все хорошо».
Я знал одного парня, здоровенного бронтозавра, до войны он занимался профессиональной борьбой. Мы шли по шоссе рядом с Пуласки, штат Нью-Йорк, когда ветер донес запах из раскуроченной фуры. Она везла бутылки с туалетной водой, ничего особенного, дешевый аромат из стрипмолла. Он застыл и начал гоготать как ребенок. Не мог остановиться. Это был монстр, который завалил двух чудовищь, великан который как-то схватил упыря и размахивал им как палкой в рукопашной схватке. Нам пришлось вчетвером тащить его на носилках. Мы решили, что тот запах напомнил ему о ком-то. Но так и не узнали, о ком.
Еще один мужик, совершенно обычный, за сорок, лысеющий, с намечающимся брюшком, какое только можно было отрастить в те дни, с лицом довоенного торгаша, страдающего изжогой. Мы находились в Хаммонде, штат Индиана, искали оружие для штурма Чикаго. Он приметил дом в конце пустой улицы, совсем нетронутый, не считая заколоченных окон и выломанной двери. Странно улыбнулся… Нам следовало догадаться, в чем дело, прежде чем он вышел из строя, прежде чем мы услышали выстрел. Мужик сидел в гостиной, в потертом старом кресле. Винтовка была зажала у него между ног, он все так же улыбался. Я посмотрел фотографии на каминной полке. Это был его дом.
