Однако днесь ея зрим токмо per speculum et in aenigmate[8], и оная истина, прежде чем явить лице пред лице наше, проявляется в слабых чертах (увы! сколь неразличимых!) среди общего мирского блуда, и мы утруждаемся, распознавая ея вернейшие знаменования также и там, где они всего темнее и якобы пронизаны чуждою волею, всецело устремленною ко злу..
30
— Как хорошо, что вы заглянули, — издевался Гроссмейстер. — Милая шляпка.
Войти в зеркало было все равно, что прижаться к клейкой мембране. Поверхность пошла тяжелой рябью, когда я ее коснулась. А когда попыталась пройти, она стала сопротивляться. Я нажала сильнее, и потребовалось значительное усилие, чтобы моя нога проткнула серебристую пленку. Я смогла просунуть ногу по бедро.
И все равно зеркало сопротивлялось и выталкивало меня, словно его эластичность возрастала.
На миг я оказалась между двух миров, мое лицо прошло через зеркало, затылок все еще был в доме, одна нога в зеркале, другая снаружи. И как только я подумала, что оно вышвырнет меня, словно гигантская резиновая лента, зеркало поддалось — всосало меня в теплую и неприятную влажность и выдавило по другую сторону, где я споткнулась.
Я рассчитывала оказаться в гостиной, но была в тоннеле или в чем-то вроде него, влажной розовой пленке. Моя гостиная была дальше, чем это казалось сквозь зеркало. Между мной и моими родителями было около десяти метров. Бэрронс ошибся. Гроссмейстер умел управлять зеркалами куда лучше, чем он думал. Он не только смог выстроить их в ряд, тоннель был невидим за стеклом. Пользуясь терминологией теннисистов, этот сет был за Гроссмейстером. Но он ни за что не выиграет весь матч.
— Словно у меня был выбор.
Я вытерла лицо рукавом, убирая тонкий слой вонючего и скользкого вещества. Оно капало с моего МакОреола. Я думала о том, чтобы снять шлем перед тем, как войти в зеркало (довольно сложно сделать так, чтобы тебя воспринимали всерьез, когда у тебя на голове такая штука), но теперь была рада, что оставила его. Неудивительно, что люди избегают зеркал.
У тебя был выбор, со злостью сообщили мне папины глаза. Ты сделала неправильный.
Мамины глаза сказали мне намного больше. Она начала с ужаса, в который превратились под «шляпкой» мои спутанные черные волосы, чуть не озверела при виде кожаных штанов, кратко прошлась по ногтям, которые я обкорнала, а когда дошла до автомата, который постоянно соскальзывал с моего плеча, постукивая по бедру, мне пришлось отвести глаза.
Я шагнула вперед.
— Не так быстро, — сказал Гроссмейстер. — Покажи мне камни.
Я перебросила автомат в другую руку, сняла с плеча рюкзак, открыла его, вытащила черный мешочек и подняла его.
— Достань их. Покажи мне.
— Бэрронс считает, что это плохая идея.
— Я сказал, чтобы ты не вмешивала в это Бэрронса, и мне плевать, что он думает.
— Ты сказал, чтобы я не приводила его. Мне пришлось к нему обратиться. Камни были у него. Ты пытался когда-нибудь что-нибудь украсть у Бэрронса?
Выражение лица Гроссмейстера ответило мне: да, пытался.
— Если он вмешается, они умрут.
— Я и в первый раз прекрасно поняла твое сообщение. Он не будет вмешиваться.
Мне нужно было подобраться ближе. К тому времени, как прибудет Бэрронс со своими людьми, я должна оказаться между Гроссмейстером, его охранниками и моими родителями. Должна оказаться на расстоянии удара. Бэрронс собирался изменить конфигурацию своего зеркала, соединить его с тем местом, в которое планировал забрать меня Гроссмейстер, но сказал, что ему понадобится время и скорость будет зависеть от места.
«Тяните время, — приказал Бэрронс. — Как только я получу фото, я начну работать над соединением с тем местом. Мои люди явятся за вами, как только я определю ваше местонахождение».
— Брось копье, автомат, пистолет, который сзади за поясом, выкидной нож из рукава и ножи из ботинок. Отодвинь их ногой.
Как он узнал, где я прячу оружие?
Мама не выглядела бы более изумленной, если бы узнала, что я переспала с половиной футбольной команды ашфордской старшей школы, а в перерывах между тачдаунами покуривала травку.
Я послала ей свой лучший обнадеживающий взгляд. Она вздрогнула. Наверное, то, что я в последнее время считала обнадеживающим взглядом, стало немного… диким, наверное.
— Эти несколько месяцев выдались тяжелыми, мама, — попыталась оправдаться я. — Я все объясню позже. Отпусти моих родителей, — сказала я Гроссмейстеру. — Я буду сотрудничать с тобой. Даю слово.
