— Ну, разумеется, нет, — ответил Рэдклифф.
— Они тоже были платой, откупом за шантаж, мистер Рэдклифф. И поступали с вашего банковского счета, верно?
— Нет, — ответил он. Но не убедил не только меня, но и некоторых присяжных, они ему явно не верили.
— Скажите, мистер Рэдклифф, — начал я, решив резко сменить тему, — у вас в центре когда-нибудь использовались анестезирующие средства?
— Нет, — твердо ответил он. — Зачем они нам?
— Ну, возможно, затем, что когда кобылица не может разродиться естественным путем, ей надо делать кесарево сечение?
— Нет, — ответил он, и, судя по всему, к нему вернулась прежняя уверенность. — В таком случае кобылицу отвозят в ветеринарную клинику и операция с обезболиванием производится там.
— А что происходит, если жеребенок рождается с деформированными конечностями или слепым?
— Это крайне редко бывает, — ответил он.
— Ну, все же случалось, наверное, хотя бы раз или два?
— Да, было несколько раз, — ответил он.
— И такого жеребенка немедленно усыпляли, верно?
Он, похоже, понял, куда я гну, и это ему явно не нравилось.
— Ну, полагаю, что так, — ответил он.
— А для этого требовалась не такая уж и большая доза анестезирующего средства на основе барбитуратов. К примеру, таких, как тиопентал, верно? — спросил я.
— Не знаю, — ответил он.
— Мистер Рэдклифф, — я снова резко сменил тему, — знаете ли вы человека по имени ХСак ван Ренсбург?
— Нет, не думаю, — ответил он. Но на лбу у него проступили капельки пота.
— Возможно, вы знали его просто под именем Джек Ренсбург, — сказал я. — Он работал у вас конюхом.
— В сезон у нас работает много конюхов, — ответил Рэдклифф. — Одни уходят, другие приходят. Всех и не упомнишь. И знал я их только по именам. И Джеков у нас было достаточно.
— Может, я помогу вам вспомнить, — сказал я. — У меня есть его фотография.
И я достал из одной из коробок копии снимка Милли с жеребенком, передал судебному приставу. Тот, в свою очередь, раздал по одному экземпляру судье и обвинителю, целых шесть снимков отправились к присяжным, и наконец пристав протянул последнюю копию Рэдклиффу.
Он немного порозовел, но тут при виде фотографии кровь снова отхлынула от лица, и он начал раскачиваться на каблуках. Жаль, но судья и присяжные не заметили этого, слишком внимательно рассматривали копии снимка.
— Господа присяжные, — начал я, — вы видите на этой фотографии новорожденного жеребенка. Женщина на снимке — это Милли Барлоу, хирург-ветеринар, которая присутствовала при родах, а мужчина, стоящий у нее за спиной… Несмотря на слегка смазанное изображение, в нем можно узнать Жака ван Ренсбурга, гражданина ЮАР. Я прав, мистер Рэдклифф?
— Вам виднее, — буркнул он в ответ.
— Это верно. А жеребенок — тот самый Перешеек, который затем вырос и стал чемпионом. Так это или нет?
— Может, и так, — бросил в ответ Рэдклифф. — Или же это какой-то другой жеребенок. Маленькие, они все похожи друг на друга.
— Да, разумеется, — кивнул я. — Но уверяю вас, жеребенок на этом снимке именно Перешеек. Он стал первым жеребенком, которому помогла появиться на свет Милли Барлоу. И она так гордилась им и фактом своего участия, что держала эту фотографию в серебряной рамочке. То была самая драгоценная для нее вещь. Не правда ли, мистер Рэдклифф?
— Да откуда мне знать!
— После смерти сестры Скот Барлоу забрал этот снимок в серебряной рамочке и держал у себя дома как воспоминание о ней. Но снимок вынули из рамки и похитили из дома Скота Барлоу в тот день, когда он был убит. Почему это произошло, как, по-вашему, мистер Рэдклифф?
— Понятия не имею, — снова сказал он.
— Тогда я подскажу вам, мистер Рэдклифф. Фотографию украли потому, что именно с ее помощью Скот Барлоу шантажировал вас — тем же образом, как и его сестра прежде. Так или нет?
— Нет, — ответил он. — Все это полная ерунда. Я вообще не понимаю, о чем вы говорите. К чему кому-то шантажировать меня? — Скажите, Жак ван Ренсбург все еще работает на вас? — спросил я.
— Нет, — ответил он. — Вроде бы уже не работает.
— Правильно, — кивнул я. — Он ведь просто не может больше работать, верно? Потому как умер. И вам это хорошо известно, верно, мистер Рэдклифф?
— Понятия не имею, не знаю.
— Да все вы прекрасно знаете! — воскликнул я. — Жак ван Ренсбург отправился в отпуск в Таиланд, верно?
— Как скажете, — неопределенно буркнул он в ответ.
— Не я говорю это, мистер Рэдклифф, — я взял со стола еще один листок бумаги. — Это говорит южноафриканское Министерство внутренних дел в Претории. Они прислали нам соответствующие документы. Он отправился в отпуск в Таиланд и так и не вернулся оттуда, правильно?
Роджер Рэдклифф стоял, выпрямив спину, и молчал.
— А вам известно, почему он не вернулся, мистер Рэдклифф? — спросил я.
И снова ответом было молчание.
— Он не вернулся потому, что, как показывает заключение, выданное южноафриканским министерством, утонул на пляже в Пхукете во время Великого азиатского цунами. Я прав?
Рэдклифф молчал.
— А вам, мистер Рэдклифф, известно, когда имел место этот ужасный природный катаклизм? Великое азиатское пунами?
Рэдклифф лишь отрицательно помотал головой и уставился в пол.
— Это ужасное событие также известно под названием Цунами Дня рождественских подарков,[18]не так ли, мистер Рэдклифф? — спросил я. — Поскольку произошло это двадцать шестого декабря, верно? Он не ответил.
И я продолжил:
— А это, в свою очередь, означает, что раз Жак ван Ренсбург утонул в Таиланде двадцать шестого декабря 2004 года, то снимок этот был сделан до Рождества в том же году. Что опять же, в свою очередь, означает, что, вопреки данным заявки, поданной вами в «Уэзербис», дата рождения Перешейка указана неверно. На самом деле родился он до первого января 2005 года, а стало быть, официально являлся четырехлеткой, когда выиграл приз «Две тысячи гиней», а затем и Дерби. Четырехлеткой, а вовсе не трехлеткой, как того требуют правила этих скачек. Не так ли?..
В зале, казалось, целую вечность царила тишина, нарушаемая лишь скрипом авторучек по бумаге из ложи, где судорожно строчила пресса, да тихого всхлипывания Деборы Рэдклифф.
Судья не сводил пронзительного взгляда с Роджера Рэдклиффа, который стоял на трибуне для свидетелей и молчал. Стоял, понуро опустив голову, и вся его самоуверенность куда-то испарилась.
