В волосах палочки, на одежде — листья… да, со стороны мы были похожи на людей, которые действительно слезли с дерева и потом долго шли по лесу, что совершенно не похоже на гостей мистера Стоуи.
И мы снова вернулись под сень деревьев, где в лунном свете могли переодеться и остаться незамеченными. Женщины сделали друг другу прически и помогли накраситься, а потом принялись за меня. На меня напялили парик и женскую блузку, а под неё — лифчик, который набили носками. Поверх блузки я натянул бесформенную кофту — такие кофты женщины обычно надевают, желая казаться не таким слоноподобными, я надел кофту, и она скрыла мою толстую талию и слишком широкие плечи. В руки я взял палку и пошёл, прихрамывая, чтобы скрыть, что походка у меня совсем не женская.
Оглядев друг друга, мы пошли по дорожке. Ниоб и Сьюзи впереди, взявшись за руки как сёстры, я, более пожилая и грузная, позади. По дороге мы обсуждали, как прекрасен лунный свет, как свеж ночной воздух, мы говорили о лошадях и бегах и сошлись, что всем нам они очень нравятся. И вдруг, когда мы ещё даже не дошли до конюшен, из темноты возник охранник. Я вспомнил, что видел его здесь в прошлый раз.
— Привет, Билли! Как дела? — улыбнулась Ниоб. — Мы тут ходим, дышим свежим воздухом, наверное, целую милю уже прошли.
— Здравствуйте, миссис Морган, давненько вас не видел, — охранник так обрадовался ей, что чуть не остался без кепки, так сильно он кивнул головой.
— Сьюзи, моя хорошая подруга. Жена сенатора Бриля.
— Здесь, на природе, так хорошо. Не то, что на Холме.
— Очень приятно, — ответил вежливый Билл.
Я был представлен как тетя Ниоб Сесилия и пробормотал что-то вежливое.
— Она повредила ногу, вот мы и идём домой.
— Давайте я подвезу вас на гольфкарте, если хотите.
— Спасибо, Билл, прогулка ей поможет.
— Я тоже так думаю.
Славный старина Билл мгновенно согласился.
И мы направились к дому — Ниоб и жена сенатора Бриля впереди, я, тётя Сесилия, прихрамывая, позади.
Глава 69
— А ты не помолодела, — в голосе Алана прозвучало настоящее удивление.
— Естественно! Кстати, ты тоже выглядишь ужасно: краше только в гроб кладут.
— Все мне говорят, что я выгляжу на двадцать лет моложе.
— За деньги люди тебе что угодно скажут.
— С деньгами можно сделать много добра на этой земле. Помнишь про невидимую руку? Каждый старается получить как можно больше для себя самого и от этого становится хорошо всем.
— Дааа… Как был дураком, так и остался. Только теперь ты еле ноги передвигаешь.
— Как я тебя любил…
— Чушь. Я была для тебя хорошей землёй. Овладев ею, ты бы разбил её на участки, и превратил из прекрасной в ужасную.
— Вместо меня из прекрасной в ужасную тебя превратило время. Посмотри на себя!
— Конечно, превратило, — в голосе Инги зазвучала гордость. — А ты думаешь, мне стыдно, что у меня на лице морщины, а на теле — складки? Неужели ты думаешь, что мне стыдно, что я такая же старая и страшная, как ты? Во всём мире, Алан, во всём мире, за исключением нашей Америки, люди своего тела не стыдятся.
— Я тебя любил, ты меня любила…
— Ой-ой-ой, какие нежности!
— Но ведь любила же! Неужели тебе сложно это признать?
— Сложно, потому что это неправда. А я никогда не скажу неправду.
— А ведь тебе понравилась та ночь… и не просто понравилась, а очень понравилась. И ты бы пришла ещё и ещё раз и, наконец, ты бы даже бросила его…
— Э-э-эх, злой ты. Как был злым, так и остался.
— Ты могла меня изменить.
— Нет, этого никто не мог.
— Если бы ты была рядом, я стал бы лучше.
— Ты тогда применил шантаж, я — предала. И моё предательство стало моим клеймом.
— Ты сделала это, чтобы помочь ему.
— Я сделала это потому, что была молода и глупа. И потому что думала, что неуязвима. Время доказало, что я ошиблась — я уже повзрослела настолько, что меня можно было смертельно ранить и раздавить.
— В том, что твой муж был слабым, в том, что он наложил на себя руки, не виноваты ни ты, ни я. Сделав это, он убил не только себя. Он убил и то, что у нас с тобой могло бы быть. И если бы он этого не сделал, ты бы рано или поздно пришла ко мне. Сама пришла.
— У тебя слишком много денег, Алан. Деньги искажают всё. Вот ты и сейчас ничего не понимаешь и, мне кажется, что и не поймёшь никогда.
— Ты тогда кричала: «Ещё! Ещё!». Да-да, кричала, не отпирайся.
Инга развернулась и пошла прочь.
— Ты куда? Не смей убегать! Я 42 года ждал. Теперь тебе не убежать.
— Мне нужен воздух. Пойду, подышу свежим воздухом на улицу и вернусь.
— Да уж, лучше тебе вернуться.
— Почему это? — обернулась Инга.
— Я внёс тебя в завещание.
— Ещё бы ты меня не внёс!
— Я дам тебе 10 миллионов.
Инга пошла дальше.
— Здесь где-то была дверь, которая вела во дворик…
— Да, есть такая… Вот и она. Стой!
— Что? Почему это?
— Дверь под сигнализацией. Я сейчас нажму код… а то прибежит охрана с пистолетами.
— Сейчас я сама достану пистолет! Мне срочно необходим свежий воздух! Тебе, кстати, тоже. Какой же ты глупый, Алан! Ты богат, у тебя есть сигнализация… ну и зачем всё это? Ты же заперт! Я вот, например, живу в маленьком домишке, тебе он покажется невзрачным-невзрачным, но мне в нём хорошо. Когда хочу — выхожу, когда хочу — вхожу. И гости мои тоже могут входить и выходить, когда им вздумается. Мы дышим воздухом, а ты… ты возишься с сигнализацией.
Тут Стоуи, наконец, открыл дверь, и они вышли на улицу.
— Я тебя внёс в завещание, потому что хочу, чтобы всю оставшуюся жизнь ты прожила так, как хочешь, чтобы ты делала, что хочешь, покупала, что хочешь. Может быть, тогда ты поймёшь, от чего ты все эти 42 года отказывалась. Ты же могла быть богатой всю жизнь! Я хочу, чтобы каждое утро, просыпаясь, ты думала об этом.
Они стояли во дворике, вымощенном булыжником. Дом снизу тоже был каменным, а сверху — деревянным, вместе всё это смотрелось красиво. Инга и забыла, как здесь красиво. Она вдруг подумала, что когда она была молода, когда она любила своё красивое тело, лицо и волосы, когда она любила тела своих любовников, любила тех, с кем танцевала — ведь они так красиво двигались, она гораздо меньше внимания обращала на красоту природы.
Дворик был тем самым. Они и тогда выходили сюда… и танцевали… и… Какой позор! Какая грязь! Да, Алан прав, тогда ей действительно понравилось. Очень понравилось. В общем-то любовником он был довольно средненьким, но он был очень активен, он был настолько горяч, что казалось, что он навёрстывает упущенное после долгого воздержания. Её «я» решило, что эта его ненасытность делает ей честь. Да, тогда она была польщена и довольна.
