собираться в дорогу. Через два или три дня из Новгорода пойдет обоз на Холмогоры, минуя Москву. Ты сможешь перехватить его в Ярославле. Дам тебе письмо к купцам, которые поедут вместе с обозом. Если упустишь этот обоз – сам понимаешь, придется ждать, пока вскроются реки. Но если ты будешь добираться до нашей пристани водой, то первым судном уже не уйдешь, а отплывешь в середине навигации или даже ближе к концу.
– Я уеду с новгородским обозом.
– Прекрасно.
Тут же из головы мастера Кита со свистом вылетели все затеи киргиз-кайсацкого воеводы и его ногайского друга. А мысль там зародилась всего одна: где взять цирюльника с бритвой? Его время от времени, когда накатывала тоска по Англии, брил Арчи, оставляя усы и небольшую бородку, но Арчи уже в пути…
Прощание с бородой означало для мастера Кита конец московской жизни и начало жизни новой, прекрасной, лондонской.
На Торгу, что занимал чуть ли не всю Красную площадь, было место, где мужчин стригли, но бритье бороды было для здешних жителей восьмым смертным грехом; Адам носил бороду, святые апостолы носили бороды, голое лицо – срамотища для мужчины.
Потом мастер Кит додумался: да ведь татары же как-то бреют головы! Значит, нужно попросить о помощи Сулеймана. Значит, нужно ехать к нему в Татарскую слободу.
Старик, услышав о таком странном желании, был озадачен.
– Значит, выбрить щеки, а волосы оставить вот тут? И подкоротить? И оставить усы? – переспросил он. Мастер Кит подтвердил; да, именно этого он желает. И они пошли ко двору, где жил человек по имени Азат, умеющий чисто и без порезов брить головы. Был он немолод, удивительно морщинист, жилище его – небогато, но черный бешмет и видная из-под него рубаха – опрятны, а круглая шапочка с вышитыми по лазоревому бархату узорами с завитками – даже красива. Из чего мастер Кит понял, что у этого человека жена или дочери – отменные рукодельницы.
Азат, с которым Сулейман обращался по-татарски, тоже не сразу понял, чего угодно странному гостю. Но в конце концов образовались и гладкие щеки, и небольшие усы, и бородка клинышком. Вот зеркала, чтобы насладиться преображенным лицом, у того человека не нашлось. И мастер Кит увидел себя нового, готового в путь, только на Английском дворе.
Он понимал, что дорога в Лондон – около трех недель, а если не будет над судном милость Божья, то и месяц. За это время борода вырастет заново. Но у капитана обязательно есть бритва. Кто-нибудь из моряков умеет этой бритвой пользоваться. Мастер Кит больше не желал быть похожим на московского жителя! И не желал хранить в памяти русский язык. Память ему вскоре потребуется для другого – в голове придется держать развернутые замыслы и готовые куски будущих трагедий. Конечно, за время его отсутствия невозможно длинные и скучные исторические хроники заполонили все три лондонские сцены. И очень хорошо, просто замечательно, – думал мастер Кит, – публика утомилась от всех этих позабытых королей, публика будет рада новым трагедиям.
– Могут ли нас в этом доме покормить? – спросил мастер Кит Сулеймана. Он хотел напоследок съесть что-нибудь татарское: глядишь, в новой трагедии и пригодится. Хотя он, не желая продолжать подвиги Тамерлана в третьей части трагедии, уморил этого великолепного героя, но хотел снова вывести на подмостки скифов, говорящих стихами, а чем татары отличаются от скифов?
– В это время горячего не предложат. Но у каждой хозяйки есть горшки с кыздырмой, – ответил Сулейман.
– Какое ужасное слово. Что это?
– Это готовят зимой. Можно из говядины, можно из конины, неплохо получается из баранины, из гуся. Мясо срезают с костей, рубят на небольшие кусочки, приправляют солью, перцем и чем-то еще, на ночь выставляют на мороз. Потом обжаривают в казане, складывают в горшок, заливают горячим салом. Очень удобно в дорогу брать, ведь кыздырму едят холодной.
– Нет, у скифов не могло быть такого слова. Публика не поймет… Но давай купим горшок, купим хлеба и поедим. А если мне понравится – то возьму пару горшков в дорогу.
– Не хлеб возьмем, а кыстыбый, жена Азата очень хорошо печет, – сказал Сулейман.
– Кыс-ты-бый… вот еще одно слово, которое даже в скифской трагедии не прозвучит… Что это?
– Вкусный пирог с пшенной кашей. И к нему – катык. Это не кумыс!
Сулейман вспомнил, как однажды пытался напоить мастера Кита кумысом и что сказал по поводу этого напитка мастер Кит.
– Хорошо. Скажи – я заплачу, сколько полагается.
Еду принесла девочка-подросток, тоненькая, тоже в вышитой шапочке, в рубахе с широкими рукавами, поверх которой была надета странная душегрея с короткими рукавчиками. Душегрея явно была с материнского плеча. Девочка смотрела на гостя с любопытством – таких странных людей она еще не встречала. В Татарской слободе никто не ходил с длинными, почти по плечо, пышными рыжеватыми волосами, да и белокожих мужчин там не водилось.
Мастер Кит ел, как положено, руками вкусное мясо, нарезанное на один кус, заедал разорванным пополам пирогом, запивал катыком, который даже понравился. Эта трапеза его забавляла, и, когда девочка уносила блюда, он дал ей целую копейку.
– Теперь, Сулейман, нам обоим нужно отдохнуть и немного поспать, – сказал он. – Ночью будем караулить Крымский двор. Надо бы раздобыть для меня большую толстую епанчу, чтобы накинуть поверх шубы.
Зная, что предстоят ночные приключения, мастер Кит надел не легкий кафтанишко, а плотный азям, украшенный витыми шнурами, шуба тоже была теплая, но он беспокоился, как бы не замерзнуть и не свалиться в горячке – ведь вскоре предстояло путешествие в Холмогоры.
– Раздобуду, – пообещал Сулейман. – Тебе незачем возвращаться в Зарядье, поспишь у нас в слободе. Я пошлю Мамбета на Английский двор за твоими товарищами, он приведет.
– Это хорошо, – одобрил мастер Кит. И Сулейман отвел его в чуланчик, сам постелил для него на полу старый тулуп.
Мастер Кит снял азям и сапоги, улегся, растянулся со всеми удобствами и принялся мечтать: как он, прибыв в Лондон, найдет старых знакомцев, как на первых порах будет у них прятаться, как переберется в усадьбу какого-нибудь знакомого лорда, который сам живет в Лондоне, а усадьбу навещает, решив поохотиться, и охотно поселит там сочинителя
