этот запах, но боюсь, что ничего не получится. – Гильмерсен щелкнул пальцами и задумался. – Ну, вроде запаха килек в гвоздике или фиалок с перцем, – очень свежий запах, хорошо помогает при головной боли. Ваш отец не любит старых морских басен. Он, должно быть, не рассказывал вам, как хорошо пахнут рифы, как пахнут берега после отлива. Сильный запах приносит с собой южный ветер. Баклунов считает это ерундой, потому что в молодости страдал хроническим насморком и почти потерял обоняние. Он уже не может отличить запах кардифского дыма от русского и запах сигары от запаха солдатских сигарет, эти сигареты делаются из бумаги, вымоченной в растворе никотина. Гадость ужасная! Я курил эти сигареты в Гренландии, но даже воздух фирнового снега не спасал меня от мигрени.
Вы не смейтесь, Наташа. Я умею различать запахи льдов за полмили, и в этом нет ничего чудесного, уверяю вас. На море запахи разносятся очень далеко. Когда я еще плавал на пассажирском пароходе «Эмилия Гильберт», был такой случай: мы подходили к итальянскому порту Бриндизи. Одна пассажирка – кстати, тоже русская и немного похожая на вас – вышла вечером на палубу, засмеялась и сказала капитану: «Как хорошо пахнет сеном!» Берегов еще не было видно. Капитан развел своими толстыми клешнями. Его звали «омаром». Омар втянул добрых десять литров воздуха в свои прокуренные легкие, но ничего не услышал, кроме запаха недавно выпитого пива. Вся команда высыпала на палубу, нюхала воздух, как стая гончих, и шутила над пассажиркой. Механик решил, что вблизи прошел парусник с калабрийским сеном, но сколько мы ни таращили глаза, никакого парусника, даже в сильный бинокль, мы не увидели. Через два часа пароход вошел в Бриндизи, – в этот порт, похожий на ярко освещенную фруктовую и цветочную лавку. Там на улицах всю ночь не стихают песни, звон гитар и шипение газированных вод. В порту мы увидели набережные, заваленные горами прессованного сена. Мы прокричали «ура» в честь пассажирки и выпили за ее здоровье по стакану гренадина со льдом. То было веселое время, Наташа!
Тогда я еще не знал, что такое Гренландия, не слышал, как грохочут айсберги, и не видел трупа молодого ученого Кристенса, умершего от холода у подножия этих северных ледников…
– Расскажите о Кристенсе, – робко попросила Наташа. От отца она часто слышала, что лучшие люди, украшающие человечество своим существованием, – это полярные исследователи. С гордостью она произносила имела Нансена, Чухновского, Амундсена и Мальгрема. Страшные просторы Арктики и Антарктики, казалось, были озарены блеском их мужества, благородства и спокойной проницательности мысли. Они исчезали на целые годы в загадочных областях земли, где рождались черные штормы и снежные ураганы, жестокие морозы и сияния, зеленые, как спектр кристаллического азота. Раздавленные льдами корабли несло к угрюмому полюсу. В белых от снега каютах находили дневники погибших, и перед ними вся мировая литература казалась бесцветным, бессмысленным вымыслом.
– Хорошо, я расскажу вам о Кристенсе, – согласился Гильмерсен, глядя, как дым папиросы заплетает комнату в голубоватые широкие сети. – Я расскажу вам о Кристенсе, но боюсь, что вы опять будете плохо спать ночью, а завтра нам надо ехать на лодочные гонки.
Наташа покраснела до слез. Она не датская девчонка!..
– В смерти Кристенса не было ничего особенного, – Гильмерсен посмотрел на часы – было уже половина двенадцатого. – К двенадцати окончу… Дело было в Гренландии: и случилось так: Кристенс отправился с тремя матросами на моторном боте к восточным ледникам. Он должен был вернуться через две недели. Прошел месяц, но никто не возвращался. Мы пошли навстречу Кристенсу, но встретили непроходимые поля айсбергов. Каждую минуту мы ждали, что ледяная гора ударит нас в киль, перевернет и потопит. Гул шел по океану, айсберги сшибались, и по ночам мы получали полную иллюзию боя на Марне.
Двигаться вперед было бесполезно. Кристенс попал в ледяную мышеловку. Никто не ожидал такого стремительного рождения айсбергов. Мы медленно вертелись среди льдов в сплошном тумане. Сквозь туман в нескольких метрах от борта беспрерывно вспыхивали голубые стены льда. Тогда мы давали задний ход и осторожно пятились к чистой воде. Почему айсберги окутаны туманом? Первым это объяснил Норденшельд. Дело в том, что лед, тающий в соленой воде, притягивает к себе теплую воду из океана. Лед высасывает из атлантической воды все тепло, что дает ей экваториальное солнце и теплые ветры Антильских островов. Взамен он выбрасывает в океан холодную и жгучую воду. От разницы температур рождаются туманы. Пароходы бродят в них, как слепые щенки, и нет-нет да и ткнутся носом в айсберг. Так было с «Титаником». Гренландия высовывает в Атлантический океан ледяной язык, окутанный паром. В иные годы этот язык почти касается кончиком южных широт. Так было тридцать лет назад, в тысяча девятьсот третьем году. Мой отец рассказывал мне, как в этом году в Балтийском море появились киты и треска – лед сбил их с привычных мест и погнал к югу. Но это все вздор сравнительно с нашествием льдов из Антарктики. Оно длилось шесть лет – с тысяча восемьсот девяносто второго по тысяча восемьсот девяносто седьмой год. Оно началось в год моего рождения, и мой дед до самой смерти верил, что я родился под знаком Полярной звезды и погибну во льдах. Пароходное сообщение вокруг мыса Горн было прервано, муссоны Индийского океана начали дуть как попало, климат Индии претерпел жестокие потрясения. Два года шли беспрерывные дожди, и Индия заживо гнила от сырости и лихорадки, потом два года стояла засуха и с неба не упало ни капли дождя. Индия сгорала от жажды, и земля превращалась в обожженный кирпич. Все кончилось страшным неурожаем. Пятьсот тысяч квадратных миль земли не дали ни плодов, ни хлеба, ни овощей. Погиб почти весь скот. В одной Австралии пропало сто миллионов овец. Легкие вылазки льдов из Антарктики были и позже, – последняя случилась в тысяча девятьсот двадцать шестом году, тогда льды снова перепутали океанские течения и едва не вызвали катастрофу, подобную той, о которой я говорил. Да, мы отвлеклись от смерти Олафа Кристенса. Он был затерт льдами, и пробиться к нему мы не могли. Мы знали, что у него мало провизии и он не может перезимовать. Мы ушли в Датскую гавань, наняли эскимосов и в конце зимы двинулись к Северным ледникам на санях. Полярная ночь кончилась. От этой экспедиции у меня осталось воспоминание, как о
