рядом с нами, обратившись, как обычно, мгновенно, неуловимо для глаз.
— Я ожидал вас к закату, но вы превзошли мои ожидания, — сказал он, отряхивая кафтан.
— Меня мучает вопрос… — сказала я, повернувшись к нему. — Откуда берётся одежда, когда ты превращаешься?
Он рассмеялся было, а потом осёкся и застыл с озадаченным выражением на лице:
— Никогда не думал об этом. Одежда появляется сама и именно та, которая мне нужна, — ответил он и сердито добавил: — Но теперь, когда ты спросила, я буду об этом думать, и кто знает, что за одежда появится на мне в следующий раз!
Борх подошёл к обрыву и вместе с Иорветом стал оглядывать местность.
— Шийенны, кочевники, — он показал на становище ниже по течению. — В переводе с зерриканского их племя зовётся люди-буйволы. Каждый год в дни осеннего равноденствия они обосновываются тут на великий праздник поклонения огню и осенних свадеб. Какая удача, что мы успели добраться сюда именно сейчас! Нынче никто уж не празднует приход осени так страстно, так по-животному неистово и искренне, как эти огнепоклонники. Я покажу вам Зерриканию во всей красе! Нам надо перенести лагерь поближе к ним.
— Огнепоклонники… — протянул Иорвет. — Мы останемся тут.
— Но как же так?! — Борх опешил. — Танцы, бубны, еда! Буйвол, фаршированный барашком, который фарширован курицей, а та в свою очередь яйцом…
— А внутри яйца иголка? — съязвил Иорвет. — Мы уже были почётными гостями на празднике огнепоклонников из Зеррикании, нам хватило…
— Вот она! — воскликнула я, найдя, наконец, нашу излучину на карте. — Тут даже гора эта подписана, только я не могу прочитать название.
— Там написано Алханни — гора поющего леса, — сказал Борх. — Я же не просто так назначил тут встречу — хотел показать вам красивейшие места нашей страны. Четыре раза в год духи леса поют…
— Мы слышали, — встряла я. — Они гудят.
— Да нет же! Они поют! — досадливо воскликнул Борх. — По ночам. В дни равноденствий и солнцестояний духи поют влюблённым, если чуют между ними настоящую любовь. Именно поэтому люди-буйволы приходят в эти леса праздновать свадьбы. А вы хотите пропустить такое зрелище… Даже когда спешишь по делу, не стоит пренебрегать шансом осмотреться вокруг. Эх…
Он разочарованно махнул рукой и направился к нашей стоянке. Мы с Иорветом занялись лошадьми, а Борх сидел у костра, то и дело с надеждой поглядывая на нас. Через некоторое время, окончательно убедившись, что Иорвет не передумает, он поднялся.
— Я всё-таки схожу на праздник, — решительно сказал он. — Я просто обязан увидеть этого буйвола на вертеле!
Явно предпочитая полёты пешим прогулкам, он обернулся лесной пичугой и упорхнул. Мы закончили с лошадьми и уселись к костру. Ветер стих, и гудение деревьев едва слышалось, будто где-то далеко кто-то брал аккорды на органе. Со стороны реки приносило всплески рыб. Мы болтали об обыденном, которое в этом волшебном мире казалось чем-то вроде роскоши, доступной лишь избранным. Потом Иорвет вспоминал, как он собирал скоя’таэлей после Второй Северной Войны, рассказал, как в его отряде появились Мона с Роэлем, как белки осели в лесах под Флотзамом.
— А что стало с Лоредо после того, как фактория перешла к Каэдвену? — спросила я. — Неужели этот гад так и сидит в комендантах?
Иорвет едва заметно улыбнулся.
— Висит, — ответил он. — Вернее, висел, вместе с товарищами, список которых передал мне Геральт.
— Но как же тебе удалось это провернуть? — воскликнула я. — Белки же ушли из-под Флотзама, нелюдей выгнали из города.
— Скоя'таэли и мирные жители ушли, а бордель Гарвены остался. Лоредо сильно просчитался, когда думал, что в военном городе сохранит своё влияние, — Иорвет усмехнулся. — А вот Гарвена своё только упрочила. Один из каэдвенских сержантов нашёл в борделе якобы оброненные Лоредо письма к реданцам, и через несколько дней военный трибунал приговорил коменданта с сообщниками к повешению за шпионаж. Вот и вся история.
— И ты тут совершенно ни при чём? — я прищурилась.
— Совершенно ни при чём, — кивнул Иорвет. — Лишь немного помог с формулировками писем…
* * *
Борх вернулся незадолго до полуночи весёлый и навеселе.
— Скажу я вам, что вы многое потеряли! — заявил он. — Глотание огня, танцевальные поединки, ритуальное сожжение…
Увидев, что Иорвет поморщился, он быстро добавил:
— Старой одежды и всякой рухляди. Весьма благоразумно для избавления от блох. А потом молодёжь ушла к реке, и что это было за зрелище! Шествие с факелами! В лагере остались одни старики, и я решил вернуться. В вашей компании я тоже ощущаю себя навроде как среди старцев, но вы хотя бы выглядите помоложе.
Я рассмеялась, и Борх, оттаяв, одобрительно посмотрел на меня.
— Юноши и девушки будут пускать по реке зажжённые шалаши, как символ будущего счастья в доме. С горы зрелище будет великолепным.
С невинным видом он возвёл очи к небу и продолжил, словно разговаривал сам с собой:
— По дороге обратно я видел, что светляки начали свой последний танец, завтра они забьются под землю на зимовку. Сегодняшняя ночь — последний шанс их увидеть. А на горе их, должно быть, видимо-невидимо.
Я умоляюще взглянула на Иорвета.
— Ты хочешь пойти? — хмуро спросил он, решившись, вероятно, не из-за того, что хотел посмотреть на чудеса, а потому что на горе не будет Борха и его болтовни.
— Идите-идите, я посторожу, — напутствовал нас Три Галки и, замурлыкав что-то под нос, развернулся к костру.
Мы отправились вверх по склону, и когда свет костра затерялся между деревьями, в темноте стали видны огоньки светлячков, разлетающихся из потревоженной нами травы. Поющих деревьев становилось всё больше, и на вершине горы вокруг круглой площадки на краю обрыва остались только они и гудели тихим многоголосьем, а между стволов мерцали неоновые жёлто-зёленые облака светлячков.
Я села на краю обрыва. От лагеря кочевников сквозь чёрный лес в сторону реки стекал извилистый огненный ручей из факелов и разливался полосой вдоль берега. А по воде, медленно удлиняясь и растягиваясь вниз по течению, уплывала флотилия горящих корабликов. Иорвет присел рядом, и мы смотрели на огни.
Ровное гудение деревьев расслоилось, и в басах вдруг стал проявляться ритм, а верхние ноты стали складываться в мелодию. Она казалась знакомой, будто я слышала её в нашем мире, и отдалённо напоминала вальс, хотя, насколько я помнила, никаких вальсов в средневековье ещё не существовало. Однако «раз-два-три, раз-два-три» в ритме слышалось всё явственнее, а мелодия набирала силу.
— Странно, что мы слышим музыку, — сказал, оглядевшись по сторонам, Иорвет.
— Внизу свадьбы, ничего странного, — ответила я, думая о том, что подлый лес своим пением выдавал меня Иорвету с потрохами.
