относится к удельному ведомству, а значит…
— Значит, я могу изменить политику академии одним лишь своим распоряжением? — Баталист только пожал плечами, а ответ на этот провокационный вопрос, — нет, господа, так это не работает. Учитесь думать собственной головой и обходиться без высочайших указов, у меня, может быть для вас это не очевидно, куча других обязанностей, чтобы еще в дрязги художников погружаться.
Вот эта периодическая импотенция, неспособность сделать что-то новое без одобрения сверху меня в местных раздражала до крайности, хоть я и понимал, что это была, по сути, оборотная сторона сильной центральной власти. Тут уж приходится выбирать — либо один рулевой и все под него подстраиваются, либо шалтай-болтай, и каждый тянет в свою сторону. Хоть бери кисти, краски и сам пиши что-нибудь в стиле не существующего еще импрессионизма.
В прошлой жизни у меня очень долго в квартире висела копия «Лунной ночи» Ван Гога, которая была одной из самых любимых моих картин. Да и вообще все творчество голландского француза мне очень нравилось, и я, даже будучи в Амстердаме, с большим удовольствием потратил полдня на посещение музея творчества безухого Винсента.
— Прошу прощения, ваше императорское величество, — художника моя резкая отповедь явно смутила.
— Неужели вы не способны сделать что-то без одобрения академии? Написать картину, которая была бы по душе вам, а не кому-то еще?
— Но… Тогда как быть с финансированием? — Было видно, что баталист явно смущен денежным вопросом, — к сожалению далеко не все художники способны зарабатывать своим творчеством. Вот даже что касается меня, при всем успехе сей выставки и общем подъеме изобразительного искусства в России, творчество остается лишь не приносящим особого дохода хобби. Без поддержки академии большинство мастеров кисти, особенно из молодых, вовсе не смогут себя обеспечивать.
— В чем проблема? — Я пожал плечами и выдал точно успешный по послезнанию рецепт, — организуйте артель художников и устраивайте выставки по небольшим городам нашей страны. Многие жители столиц забывают подчас, что кроме Москвы и Питера у нас есть еще и другие населенные пункты. А меж тем люди в провинции тоже вероятно хотят приобщаться к прекрасному. Миллионов на том, конечно, не заработаешь, но и без хлеба насущного точно не останешься.
— Но деньги…
— Послушайте, — в моем голосе начало прорываться раздражение. — В империи проживает 80 миллионов человек, уж не думаете ли вы, что зарабатывать можно только ориентируясь на две сотни любителей живописи, живущих в столицах. Будьте ближе к народу… Ну и, кроме того, если правильно это обосновать можно организовать фонд поддержки отечественной живописи, основной идеей деятельности которого будет просвещение людей, живущих в провинции и не способных съездить в столицу на открытие выставки известного баталиста.
Я сделал круговое движение подбородком, как бы намекая, какую выставку я имею ввиду.
— Вы думаете, ваше императорское величество, — в голосе Дмириева-Мамонова послышался скепсис, — что кто-то пожелает поддержать подобное начинание?
— Например я. Как вы думаете, поддержки императора будет достаточно?
— О! — Художник подавился заготовленными было словами, — конечно!
— Тогда готовьте устав артели, список участников и не расчет необходимого бюджета, — я быстро прикинул, что нужно для организации общества Передвижников. — Как определите первоначальный круг организационных вопросов, запишитесь на приём через канцелярию, я оставлю распоряжение, чтобы вас не мариновали чрезмерно.
— Да, ваше императорское величество, — было видно, что собеседник оказался просто пришиблен таким неожиданно свалившимся высочайшим поручением.
— Ну не будем вас больше отвлекать, — с ухмылкой объявил я художнику. Переминающаяся рядом Варвара уже давно дергала меня за руку, намекая, что пора продолжить ее триумфальное дефиле по выставочным залам Художественной Академии. А то вдруг еще не все видели ее под руку с императором. — А эту картину я у вас куплю, мне понравилась.
Я хлопнул все еще не пришедшего в себя баталиста по плечу и не торопясь двинул дальше, не забывая кивать знакомым лицам в толпе.
Глава 19
События, названные впоследствии «Январской революцией» во Франции, стали для меня полнейшей неожиданностью. Нет, все предпосылки к ней были видны сильно и сильно заранее. Промышленники требовали либерализации налогового законодательства, рабочие боролись за свои права, неурожай 1838 года наложился на отсутствие поставок в Европу российского зерна, из-за чего стоимость продуктов питания подскочила местами вдвое. Карл Х последовательно игнорировал в стиле своего отца и старшего брата работу национального собрания: не смотря на теоретическое существование парламента, управление государством осуществилось без оглядки на депутатов императором и назначаемыми им министрами в ручном режиме. Мобилизация полумиллиона трудоспособных мужчин ударила в первую очередь по мелкому бизнесу, а необходимость срочно перевооружать армию на новые винтовки — французы, недолго думая купили лицензию у англичан и принялись штамповать винтовки Бейкер-Энфилд с максимально возможной скоростью, благо промышленность империи это более чем позволяла — съела все немногочисленные резервы государственной казны. Плюс военные неудачи, умножающие все вышеперечисленное на два.
И тем не менее мне почему-то казалось, что власть Бонапартов крепка, и отец нынешнего императора привил подданным достаточно уважения к своей фамилии, чтобы отбить у них желание бунтовать. Но видимо любой кредит доверия имеет свой конец.
Началось все с очередной забастовки ткачей в Лионе. Подобные мероприятия случались уже не впервые, и раньше властям удавалось в итоге находить с промышленниками общий язык. Вот только на этот раз события разворачивались на фоне не слишком хорошо идущей войны, поэтому выступление было жестко и бескомпромиссно поделено армией. С жертвами среди протестующих естественно.
Через три дня — 23 января — император издал указы на время войны запрещающие массовые собрания, приостанавливающие работу национального собрания, вводящие жесткую цензуру.
В ответ на это уже 25 января на улицу вышли жители Парижа и начали по старой памяти — люди заставшие бурные события 1790-х годов были еще живы и помнили, как это делается — сооружать баррикады.
Ситуация осложнялась тем, что в столице практически не было войск — армия стояла в вассальных немецких королевствах и «держала фронт» против войск «восточного союза». В Париже были только части национальной гвардии, слушатели офицерских учебных заведений и нераспределённые еще в полки призывники. При этом национальная гвардия участвовать в разгоне протестующих отказалась, будущих офицеров было слишком мало, чтобы повлиять на ситуацию, а мобилизованные по большей части сами перешли на
