— Пусть так и будет.
Глава 31
Томас должен был бы испытать облегчение, переступив порог дома в Стоунрйдж-Холле, но вместо этого ощутил пустоту, зная, что Амелия уехала.
Прошло три недели и четыре дня с тех пор, как он видел ее в последний раз. В полночь их разлука будет исчисляться еще одним днем.
Гарри забрал ее домой в Фаунтин-Крест. В своем письме, пришедшем три дня назад в лондонский дом Томаса, он сообщил об этом. И очень вовремя, потому что зимний бал матери должен был состояться сегодня. По крайней мере он не увидит ее.
— Ты опаздываешь, Томас, — сказала мать, подходя к нему.
Ее платье из тафты и кружев желто-зеленого цвета окутывало ее облаком. Она поцеловала его в щеку, как любящая мать, журящая своего отпрыска.
— Добрый вечер, мама.
Он оглянулся и увидел, что прибыл одним из первых.
— Надо столько успеть до приезда гостей, а все слуги заняты. Дорогой, ты не станешь возражать, если я попрошу тебя проверить, на месте ли чаша с пуншем? Боюсь, я где-то ее оставила, а где — не припомню. О, ты можешь повесить свой плащ вот здесь. Понятия не имею, куда подевались все лакеи.
Томас огляделся и отметил лихорадочную активность в ярко освещенном Стоунридж-Холле. Похоже было, что ради своего праздника его мать опустошила самую крупную местную свечную лавку.
— Можешь начать с библиотеки. Помнится, я за чем-то туда заходила.
Она нежно похлопала сына по руке, повернулась и исчезла в бальном зале.
С теплым плащом, перекинутым через руку, Томас направился в библиотеку. Она тоже была ярко освещена, хотя гардины на окнах были задернуты. Он подошел к большому креслу, обитому коричневой кожей. Его плащ упал на пол, а рот широко раскрылся от изумления.
С дивана широко раскрытыми глазами на него смотрела Амелия. Она выглядела ослепительно в платье цвета лаванды, с глубоким вырезом, открывающим прекрасную кремовую кожу. И этого было достаточно, чтобы после трех недель разлуки вызвать у него мгновенную реакцию. Раздражаясь на нее, но больше на себя за то, что потерял власть над собой, Томас продолжал смотреть на нее молча.
— Томас… — шепотом произнесла она его имя.
Его сердце отчаянно забилось.
— Мне сообщили, что вы уехали, — сказал он холодно, наклоняясь и поднимая с пола свой плащ.
Сияние ее глаз померкло.
— Не могу представить, кто мог вам это сказать, — возразила она, поднимаясь на ноги.
— Ваш отец.
Ну и идиот он был, что поверил ему. Гарри Бертрам был известным манипулятором.
— Кстати, не видели ли вы чашу моей матери для пунша?
Амелия покачала головой, глядя на него непонимающими глазами.
«Возможно, тебе следует начать поиски с библиотеки. Кажется, я за чем-то заходила туда», — припомнилось ему.
Похоже было, что его мать готова подыграть Гарри.
— Тогда никаких дел у меня здесь нет.
Он низко поклонился и собрался выйти.
— Томас, пожалуйста! Могу я поговорить с вами? — услышал он умоляющий голос Амелии.
Он снова убедился, что ее присутствие действует на него безотказно, и отрицать это было невозможно.
Он остановился, но стоял, не поворачиваясь к ней. Его предательское сердце убеждало его подойти к ней, гордость повелевала уйти. Он ведь сказал ей, что любит ее, а она так ничего и не ответила. И его гордость, как и всегда, одержала победу. Уже у двери он расслышал приглушенный звук рыдания. Он не поверил себе: Амелия никогда не плакала, никогда не позволяла себе подобной слабости.
Уже стоя за дверью библиотеки, он заметил, что все еще держит на руке плащ.
— Ты вернешься и поговоришь с девушкой, — услышал он и, вздрогнув, обнаружил всего в нескольких футах от себя виконтессу.
Ее тон еще больше удивил его. Давным-давно она не выговаривала ему так властно.
— Я уже сказал Амелии все, что собирался сказать. И прошу тебя не вмешиваться в мои личные дела. Я прекрасно управлюсь с ними без твоего вмешательства и без вмешательства ее отца.
Очень редко обстоятельства вынуждали его говорить с матерью подобным образом, Но и она редко давала ему повод так говорить с ней. Она подошла к нему, и он заметил, что губы ее сложились в презрительную и неодобрительную гримасу.
— Не знаю, какое преступление совершила Амелия, чтобы заставить тебя так с ней обращаться, но мне не все равно. Я знаю, что уже месяц она сама на себя не похожа. Она стала тенью себя прежней. Бродит по дому как потерянная. И каждый раз, когда кто-нибудь входит, вздрагивает, потому что думает, что это ты вернулся домой. Если не ради нее самой, поговори с ней ради меня. И послушай, что она скажет. Может быть, ее слова смогут смирить твою дьявольскую гордость.
Томас не знал, чего ради он повернулся и снова вошел в библиотеку, но он это сделал.
Горло Амелии сжала спазма. Уголки глаз защипало от непролитых слез. У нее вырвалось новое мучительное рыдание, но глаза ее оставались сухими.
Амелия встала, собираясь уйти, когда дверь открылась и вошел Томас, пересек комнату и подошел к столику с напитками.
Не глядя на нее, он налил себе виски, залпом проглотил напиток, поставил пустой стакан на стол и только тогда посмотрел на нее. Прищуренные зеленые глаза казались ледяными, рот был сжат в одну тонкую линию. Она осталась стоять — руки ее стали липкими и ледяными.
— Я вернулся по настоянию мамы, — произнес он холодно.
— Благодарю вас, — ответила она хриплым шепотом.
В комнате снова наступила тишина.
— Я жду, — напомнил он, и в его голосе она расслышала нетерпение и следы гнева.
«Господи, он хочет заставить меня ползти по земле и стелиться у его ног, — подумала она. — Но даже это вряд ли поможет».
— Мой отец был здесь. Мы долго разговаривали.
— И что вы хотите сказать? Я отлично знаю, что ваш отец был здесь.
Амелия с трудом сглотнула и прошептала:
— Он сказал мне, что, возможно, вы захотите снова увидеть меня. Что, возможно, вы несчастливы с тех пор, как… покинули меня.
Резкий сухой смех вспорол тишину.
— И вы в своем высокомерии поверили ему? Позвольте разъяснить вам мою позицию. Если я и был несчастлив, то вовсе не из-за нашего разрыва, — я корил себя за собственное легковерие. Как я мог хотя бы на секунду поверить, что вы не та эгоистичная и пустая женщина, какой были год назад, что вы изменились?
Голова Амелии поникла. На мгновение она закрыла глаза и с трудом вдохнула воздух.
