Как только выбрались за город, Громов прибавил газу. Серая «Самара» тоже. Обе машины, одна за другой, взлетели на пологий виадук, выводящий на объездную дорогу. Встречные машины мелькали слева все быстрее и быстрее.
– Интересно, кто именно нас преследует? – тревожно спросил Костечкин. Чем больше разгонялась «семерка», тем неуютнее он себя чувствовал.
– Какое это сейчас имеет значение? – Громов пожал плечами так небрежно, словно сидел не за рулем едва вписывающегося в затяжной поворот автомобиля, а в уютном кресле перед телевизором.
– Пристегнусь, пожалуй, – определился Костечкин, когда стрелка спидометра перевалила за отметку «140».
– Нет, Андрюша. Тебе скоро пересаживаться за руль.
– Честно говоря, я быстро ездить не умею.
– Быстро и не придется, – заверил его Громов. – Лишь бы прямо. Руль удержать сумеешь?
– Ну, в общем, да, наверное, – неуверенно ответил лейтенант. Ему хотелось попросить старшего товарища не прикуривать на такой сумасшедшей скорости, но он не решался. Только изо всех сил упирался ногами в днище перед собой.
– Вот и проверим. – Зажав в зубах дымящуюся сигарету, Громов неожиданно крутнул руль влево.
Перекособочившуюся «семерку» вынесло на проселок, асфальтовое покрытие которого больше всего походило на шелушащуюся коросту. «Самару» понесло дальше. Некоторое время Костечкин наблюдал, как ее волочит юзом по шоссе, а потом преследователей скрыла лесопосадка.
– Кажется, оторвались, – обрадовался Костечкин.
– Нет, Андрюша. Эти типы сейчас развернутся и опять припустят за нами.
– Странные они какие-то. Кто же так слежку ведет?
– А это не слежка, – спокойно произнес Громов. – Это охота.
– На нас?
– Теперь уже на них.
До следующей лесополосы было около трех километров, но, несмотря на сплошные рытвины и ухабы, «семерка» преодолела это расстояние за каких-нибудь пару минут. Когда она свернула за деревья, преследователи еще только раскачивались на середине пути.
– Пересаживайся, – крикнул Громов, выскакивая из машины. – Жми обратно. Не притормаживай, не газуй, не сворачивай. Просто держи курс прямо. Понял меня? – Он уже занял место спутника, но не сидел, а стоял, навалившись грудью на распахнутую дверцу.
Злобно рыкая на чужака, суетящегося на водительском сиденье, «семерка» развернулась за деревьями и ринулась навстречу преследователям.
3
– Вах, какой прыткий джигит нам попался! – посмеивался Шеварднадзе, пока припустивший прочь Громов не развил скорость, на которой отвлекаться на разговоры стало слишком опасно.
– За город торопится, – заметил Гурген, когда обе машины вырвались из города и свернули на шестиполосную объездную дорогу.
– Ага.
– Наверное, нас заметил.
– Угу.
– Оторваться хочет.
– Без тебя вижу! – заорал Шеварднадзе. – Зачем под руку говоришь?
Выражение лица у него было почти плачущим. Он еще никогда не набирал скорость свыше ста двадцати километров, и такие эксперименты ему не нравились. Когда поток встречного воздуха норовил задрать капот «Самары» над лентой шоссе, он то молился про себя, то ругался, но притормозить не решался, потому что Сосо ждал от него не оправданий, а результатов.
– Уходят! – не унимался Гурген. – Гони, дядя!
Щелк! Выскочивший из-под ската «семерки» камушек оставил метку на лобовом стекле «Самары». Шеварднадзе инстинктивно откинулся назад и не заметил, как его правая нога тронула тормозную педаль. Прикосновение было мимолетным, но этого оказалось достаточно, чтобы машину развернуло боком и повлекло прямо навстречу истошно гудящему «КамАЗу».
У-а-а!.. Уа-а-а-ууу!.. – грузовую махину чудом пронесло мимо.
Сиденье под Шеварднадзе сделалось горячим и, кажется, мокрым. Ладони тоже. Если бы не меховая опушка на руле, он обязательно выскользнул бы из вспотевших рук. Шеварднадзе понятия не имел, в ту ли сторону он крутит баранку, выводя машину из бокового заноса, но, как выяснилось, все было проделано правильно. «Самара» выровнялась, проехала вперед еще пару десятков метров и затормозила, присев на все четыре колеса.
– Где они? – прокричал Шеварднадзе, вглядываясь вперед. В ушах у него по-прежнему стоял рев встречного грузовика и пронзительный визг покрышек.
– Свернули! – Гурген тоже не был готов к общению в обычном голосовом регистре.
– Без тебя вижу, что свернули. Куда?
– Во-он, через поле катят.
– Когда догоним, ты им в животы стреляй, – велел Шеварднадзе, разворачивая «Самару» в обратном направлении. – Пусть перед смертью помучаются.
– Ладно, – легко согласился Гурген. Он попадал из пистолета в пивную банку с расстояния десяти шагов и считался одним из лучших стрелков в общине. – Только поднажми, дядя. Свернут за посадку – и поминай как звали.
– Сам знаю, – огрызнулся Шеварднадзе.
Он попытался набрать такую же скорость, как стремительно уменьшающаяся «семерка», и почувствовал себя кукурузным зернышком, подбрасываемым на сите. Трясло так, что все плясало перед глазами. Когда под колеса попадала особенно глубокая рытвина, Шеварднадзе доставал макушкой до потолка.
– Не успеем, – с отчаянием прокомментировал Гурген. – Они повернули. Разве нельзя быстрее?
– У меня не вездеход! – В промежутках между отрывисто произносимыми словами было слышно, как екает селезенка рассерженного Шеварднадзе.
– У них тоже не вездеход.
– Вот купишь себе машину, там посмотрим, как ты по таким колдобинам ездить станешь.
– С тобой купишь, как же! – проворчал Гурген.
– Ты как со мной разговариваешь, слушай? Ты еще бичо, желторотый мальчишка! – Шеварднадзе набрал полную грудь воздуха, чтобы как следует обругать родственника, но все, что сумел произнести, это: – Э?!
Знакомая белая «семерка» с едва заметным голубоватым отливом вынырнула из-за лесополосы и теперь мчалась навстречу. Ее правая дверца была распахнута, но не болталась как попало, потому что ее придерживала высунувшаяся наружу мужская фигура в черной кожанке. Казалось, Громов указывает водителю направление, однако его вытянутая вперед рука заканчивалась вовсе не указательным пальцем, а пистолетным стволом, развернутым плашмя.
– Сытырыляй! – от волнения Шеварднадзе перешел на русский язык.
Встречная машина неслась прямо на них, явно не собираясь выскакивать из колеи на обочину. Когда до нее оставалось метров сорок, Гурген направил на нее пистолет и открыл беглый огонь. Никакой пользы от этого не было, один сплошной вред. Лобовое стекло рассыпалось, как пластина подтаявшего льда, и оба седока захлебнулись холодным встречным ветром.
