Книга Межесвет - Юлия Федорченко

Он истекал кровью, а за ним гнался волк с шерстью, сотканной из лунного света. У волка были голубые глаза, огромные как тарелки и горевшие бешенством. Волк догнал его в два счета, сбил и повалил на землю. Ланн задыхался и выл, как раненый зверь, а волк слизывал с груди его кровь и низко рычал от удовольствия.

Ланн сидел в кресле, которое предназначалось для его отца. На другом конце зала кто-то стоял, нерешительно переминаясь с ноги с ногу. Нет, он точно знал, кто именно там стоит, но не мог признаться самому себе. Ошибись он сейчас, это бы его убило. Ульцескору казалось, что у него начинается жар: лоб пылал, в горле саднило. Он откинулся на спинку кресла, прислушиваясь к своим ощущениям, и несколько секунд силился понять, спит он или бодрствует, грезит или видит ее наяву. В конце концов Ланн принял то единственное решение, которое кажется уместным в подобной ситуации: пойти и проверить самому.

Он рывком поднялся с кресла, сошел с возвышения, шагнул по направлению к девушке. Из тьмы вынырнули носки его сапог, ноги до бедер, грудь и лицо. Летиция отшатнулась. К ней вмиг вернулась память, и воспоминания ударили ее, как пощечина. Она предала Ланна, втоптала в пыль то, что было между ними, бросила их чувства на алтарь своей гордыни, как жертвенного агнца, и в глубине души надеялась, что боль и вина, терзавшие ее днем и ночью, в один день уйдут навсегда. Можно убежать от волка, от своей судьбы, но от того, что у тебя внутри, не убежишь. Ланн сковал ее по рукам и ногам; он поработил ее и забрал у нее волю. Эта любовь была болезнью, от которой не ищут лекарств.

Она заплакала, бессильно свесив голову. Тяжелый фолиант выскользнул из ее пальцев и раскрылся на полу, подняв облачко пыли. Ее голос, перемежаясь со всхлипами, отдавался эхом под сводами зала. Ланн потрясенно застыл.

— Я ненавижу тебя, — сказала Летиция.

— Почему? — выдохнул он.

— Ты зверь, которому я была обещана, и ты не отпускаешь меня. Я волчья невеста, — она обратила к нему заплаканное лицо, — твоя.

В несколько шагов Ланн преодолел разделяющее их расстояние. Раскинул руки и обнял ее, крепко прижав к себе. Летиция уткнулась ему в плечо, а он вдыхал аромат ее волос, не помня себя от счастья. Она была реальной — не фантазией и не сном. Его сердце как будто раздулось и рисковало лопнуть от нахлынувших чувств. Затем явилась другая мысль, делового характера: кто-то мог их потревожить.

Он взял Летицию за руку и повел, безмолвную, в свою спальню. Она не сопротивлялась, шла послушно, как на привязи. Ланн чувствовал ее дрожь и боялся предположить, чем она вызвана. Он не желал быть источником ее страданий, он только хотел защитить ее от всего и никогда не выпускать из своих объятий. Слова любви стыли у него на губах, потому что он понимал: здесь не место и не время. Они должны остаться наедине, и тогда Ланн скажет ей все, что тяготило его с момента ее отъезда. И он должен получить ответы, непременно должен; разве он не заслужил их своим ожиданием?

Как только они перешагнули порог спальни, ульцескор запер дверь на ключ и прислонился к ней спиной. На тумбочке горела лампа, которую он забыл выключить, уходя. Похоже, в ней заканчивался газ: она давала мало света и начала мерцать.

Летиция медленно, без особого интереса оглядела его жилище и опустилась на краешек кровати. Ее слезы высохли, о них напоминали лишь покрасневшие веки. Ланн решил начать издалека:

— У тебя не было никаких трудностей?

— Например?

— Ты знаешь, о чем я говорю, — он добавил в голос суровости, — не надо от меня ничего скрывать.

Она с раздражением взглянула на ульцескора.

— О боги, Ланн. Я не ношу твоего ребенка, если ты об этом.

— Ладно. — Он замолчал, подыскивая слова. Летиция сосредоточенно рассматривала свои ладони, лежащие на коленях. — Я не понимаю тебя. Скажи, что я делаю не так? Что-то взбрело тебе в голову, и ты взяла и ушла непонятно куда, не давая мне никаких объяснений. Что я должен был думать? А как же я? — Ланн сглотнул, сделал над собой усилие и спросил исключительно ровным голосом: — Я надоел тебе? Я был плохим любовником, ты… презираешь меня?

Госпожа ди Рейз театрально вздохнула и переменила позу, поджав одну ногу под себя. На ней была лишь часть ведьмовского костюма — под серым платьем не было бриджей. Ланн с трудом отвел взгляд от ее голени, призывно белевшей в полумраке.

— То, что сделал с тобой Кайн… В этом есть моя вина, я признаю это. Я привез тебя в Гильдию и вовлек в интриги Вираго. Я был беспечен, я не уберег тебя. Я опоздал, и ты выжила чудом. Тебя спасла Шайна, не я. Я не мог ничего сделать. И все-таки ты… — Ему казалось, что он должен говорить не переставая, искать оправдания, иначе она встанет и уйдет, на этот раз навсегда. Он цеплялся за ускользающие мысли, кровь отхлынула от его щек. — Я знаю, что не заслуживаю… твоего расположения. Я никчемный и слабый. Возможно, я мог бы найти другое решение, чем гнаться за тобой по лесу с обнаженным клинком. Но я не собирался причинять тебе вреда. Я просто боялся тебя потерять. Скажи же хоть что-то, — взмолился Ланн, видя ее показное равнодушие. — Ты еще любишь меня?

Она вскинула на него глаза.

— Замолчи.

— Что? — растерялся он.

— Закрой рот и подойди.

Ланн несмело шагнул к кровати. Летиция встала на колени, взяла его лицо в руки. Чуть зардевшись, провела губами по сеточке шрамов на левой щеке. Он стоял, затаив дыхание, не смея шелохнуться. Она пахла благовониями и оливковым маслом, от этого запаха и ее близости у него мутился рассудок.

— Так что ты там говорил? — тихо спросила она.

Он собрал ее волосы в хвост, осторожно потянул вниз, запрокидывая ей голову. Второй рукой Ланн оголил белое плечо. У Летиции на шее была тонкая цепочка: он поддел ее пальцем и вытащил целиком. На цепочке висело кольцо с узором, изображавшим альвийские цветы, идентичное тому, что охватывало его указательный палец. Летиции не столько