зовут?
Отвечать ведьма не стала, просто звонко рассмеялась.
— Не хочу показаться навязчивой в этом напоминании, но тебе, наверное, уже пора.
Кивнув, Никлас принялся ходить по комнате и собирать свою разбросанную одежду. Одевшись, он вслух прощаться не стал. Подошел к ведьме, забрал у нее сигарету, воткнул ее угольком в пепельницу. Поморщился — когда выкуренная сигарета гаснет, запах дыма от нее особенно неприятен. Глаза ведьмы в этот момент, из которых уже ушел неестественный зеленый блеск, наконец открылись.
— Буду называть тебя Изольда. Нормально? — посмотрел на нее Никлас сверху-вниз.
— Приемлемо, — потягиваясь, кивнула ведьма. — Так, ну-ка стоп! А поцеловать на прощание? — отреагировала она, когда она развернулся чтобы уходить.
— Не люблю запах сигаретного дыма.
— Вы сейчас ходите по очень тонкому льду, корнет, — с нескрываемым удивлением произнесла ведьма, даже приподнимаясь на локтях.
— Не страшен тонкий лед тому, кто уже идет по лезвию бритвы. В следующий раз поцелую, если курить не будешь, — послал ей с порога воздушный поцелуй Никлас.
— Изольда, надо же! Нашелся Тристан доморощенный, — услышал он уже закрывая за собой дверь. Ведьма говорила совсем негромко, но у него был очень хороший слух.
Глава 30
Проснувшись в номере Катрин, Никлас сел в кровати, осмотрелся. Соседняя кровать ровно заправлена, в комнате пусто. На тумбочке — обещанное обер-прокурором предписание в конверте с вензелями. На часах… «08:36». Приемлемо — и поспал, и не проспал все что можно.
Из двух конвертов один вскрыт, похоже тот что для Катрин. Да, ее имя в поле адресата. Никлас взял второй — для себя. Открыл, развернул гербовую бумагу:
«Корнету графу Никласу Бергеру явиться в штаб Отдельной Константиновской команды Ленинградского Пограничного округа 16 ноября сего года для получения приказа о дальнейшем прохождении места службы».
«Отправляйтесь в расположение Константиновской команды, вас разместят. Завтра утром получите предписание по дальнейшей службе», — вспомнил он слова обер-прокурора князя Салтыкова.
Слова помнил. Голос и интонации помнил. Фуражку с высокой тульей и орлом помнил, блеск золотых глаз помнил. А вот лицо не помнил, словно потерялась картинка. И вообще весь вчерашний день с минувшей ночью, которые уместили в себя только короткую дорогу, ритуал, и его продолжение в квартире оставшейся безымянной ведьмы помнились смутно, какими-то фантасмагорично яркими образами.
Да, неплохо время провел, — хмыкнул Никлас. Встряхнувшись, избавляясь от остатков сна и на ходу стягивая через голову футболку, Никлас направился в ванную комнату. Широко распахнул дверь и обомлел — здесь, напротив зеркала, стояла обнаженная Катрин. Молча, беззвучно стояла — приоткрыв рот и наклонившись как можно ближе к зеркалу она сейчас оттягивала себе нижнее веко.
— Ресничка попала, — пояснила Катрин, не глядя на Никласа. — Да наконец-то! — добавила она, доставая ногтем мизинца ресничку из глаза. Выпрямившись, она обернулась к Никласу. Стояла совсем рядом, так что он обозревал ее полностью.
Раньше в подобной ситуации Никлас бы смущенно отвернулся, или сразу же сделал бы шаг назад, закрывая за собой дверь. Но недавние события — флирт с Есенией Кайгородовой, горячий монолог Катрин в нише коридора гостиницы Белостока, и — самое главное, проведенная сегодня с ведьмой ночь что-то поменяли в его сознании.
Шесть лет назад он впервые шагнул навстречу своему страху. Сжившись с ним, привыкнув сосуществовать вместе и испытывая в нем, наверное, даже необходимость, раз за разом продолжая шагать навстречу опасности. Страх никуда не уходил, постоянно был рядом. А вот стеснение и застенчивость в общении с девушками похоже пропали.
Ну, или конкретно в общении с Катрин стеснение и застенчивость полностью пропали — как и у нее стеснение перед ним полностью исчезло. Хотя нет, налившиеся багрянцем шрамы ее все же выдают. Вроде и старается выглядеть как ни в чем не бывало стоя сейчас перед ним подбоченившись, но прилагает для этого все же немало усилий. «А у ведьмы и ненамного меньше», — вдруг вспомнил и оценил Никлас, глядя на высокую грудь Катрин.
— У-ля-ля, какая красота. Можно потрогать? — оценивающе наклонил он голову.
— У себя потрогай, — фыркнула девушка.
Никлас поднял брови в недоумении. Случилось то, чего он раньше больше всего боялся: нарваться на резкую насмешку и выглядеть глупо. Услышь он неделю назад подобное, готов был бы провалиться под землю от стыда, а сейчас мысли лишь заметались в поисках достойного ситуации ответа.
Но, как оказалось, Катрин имела ввиду именно то, что сказала: развернувшись, она встала к Никласу спиной. Он так и стоял с наклоненной набок головой, направив взгляд вниз, поэтому первое за что зацепился взглядом — были ягодицы. Которые, подчеркнутые тонкой талией и ямочками сверху в районе поясницы, выглядели так совершенно, что он и их потрогать, если уж быть честным с самим собой, не отказался.
Любовался нижними девяносто Катрин Никлас всего краткий миг. Осознав, что именно предлагает она ему потрогать, он только сейчас вновь почувствовал онемение в основании шеи, сквозь которое понемногу пробивалось странное ощущение инородного тела.
Заведя руку за спину, потрогал. Понял, что в основании шеи у него, как и у Катрин, в кожу словно вплавлен плоский овальный камень — размером чуть больший, чем печатка перстня. Камень под кожей Катрин сдержанно светился алым отсветом — точь-в-точь, как ее глаза недавно после принесения клятвы.
Никлас вспомнил ночь с ведьмой. У нее, на спине в основании шеи, он запомнил овальное пятно на коже. Выглядящее не как шрам, а как более светлый, незагорелый участок.
«Рассосется?» — подумал он, ощупывая неожиданный подарок после ритуала. Вот почему так больно было, ведьма-ворожея ему какой-то артефакт под кожу вплавила. А после, похоже, как-то еще и обезболила.
Протянув руку, Никлас коснулся и кожи Катрин рядом с вплавленным камнем. Горячая — ощутил только это, потому что Катрин вдруг ощутимо вздрогнула и развернулась. И еще она как будто смутилась — словно с трудом удерживаясь, чтобы не прикрыть себя руками.
Никлас взял с вешалки белый халат, развернул, так чтобы Катрин было удобнее его надеть. Когда она запахнулась, он только теперь обратил внимание, что глаза у нее изменились. Голубой цвет из радужки исчез, она теперь была серо-стальной, как и у обер-прокурора, как и у встречавшего их в Сергиевой слободе опричника. Алый цвет возникший в глазах Катрин после ритуала тоже практически ушел, оставив лишь едва заметный ободок, контрастно выделяющий радужку.
— У меня этот камень какого цвета? — спросил Никлас.
— Это не камень, а филактерий. Обернись… Ох ты, — произнесла Катрин удивленно, когда Никлас развернулся к ней спиной.
— Что?
— Он у тебя белый.
— Это что-то значит?
— Я никогда не слышала, что они бывают белого цвета.
— У тебя филактерий
