Начальник Канцелярии притормозил. Задумался.
— Что ж… Ладно, если хотите, идёмте.
Отлично!
Мы спустились в подвал, где были оборудованы не только камеры, но и комнаты для допросов. Обоих пленников уже подготовили: пристегнули к железным креслам. Выглядели революционеры жалко: бледные, испуганные, трясущиеся. Почему-то их поместили в одну комнату. Меня это удивило: я бы допрашивал подпольщиков по отдельности.
— Итак, господа, кто желает облегчить свою участь, сотрудничая со следствием? — проговорил Голицын, едва взглянув на обоих. — Кому угодно сохранить свою жизнь? — он поднял папку, которую держал в руке. — У меня тут приказ о помиловании. Уже подписанный. Осталось только имя добавить. Правда, всего один. Так что придётся вам, парни, побороться. Кто желает начать?
— Грязный пёс режима! — клацая зубами, выкрикнул один из арестованных. — Прислужник царизма! Мы ничего не скажем! Можешь хоть до смерти нас запытать!
Голицын театрально всплеснул руками.
— Господа! — воскликнул он обиженно. — За кого вы меня принимаете⁈ Мне, право слово, оскорбительно такое слышать! Пытки? Что вы, право? Я лишь хочу вам помочь. Вам и вашим семьям. Которые, я уверен, ни в чём не виноваты. Подумайте о них!
— Нет у нас никого! — проговорил второй. — Только борьба за правое дело! — добавил он с вызовом.
Я вздохнул. Видно было, что бравады надолго не хватит. И Голицын тоже это прекрасно понимал.
Он опустился в кресло напротив арестованных. Мне один из жандармов придвинул другое.
— Ах, господа, господа, — сокрушённо покачал головой Голицын. — У вас превратные представления о том, чем мы занимаемся.
— Палачи! — выкрикнул первый подпольщик и тут же съёжился, словно сам испугался того, что сказал.
— Вот и нет, — отозвался Голицын. — Мы вовсе не собираемся вас казнить. Это не наше дело. Суд определяет наказание. Только он. Каждый подданный Его Величества имеет право на справедливое делопроизводство.
— Тиран! — вякнул второй, глядя в сторону.
— И на помилование, — как ни в чём не бывало, добавил Голицын. — Я рассчитываю на ваше сотрудничество со следствием. Уверен, вас обманули. Ввели в заблуждение и использовали. Что, разве я не прав? Вы ведь, если подумать, жертвы. Верно говорю?
Повисла пауза. Арестованные переглянулись.
— Вижу, что прав, — сказал Голицын. — Вы не первые, кто попал под влияние врагов империи. Я честных людей сразу распознаю. Опыт, господа. Возможно, мне даже удастся сделать помилование для вас обоих. Но вы должны доказать своё раскаяние. И никаких лживых лозунгов! Мы тут одни, ваших знакомых рядом нет, и некому вас упрекнуть в том, что вы решили вернуться в число верноподданных Его Величества. А милость императора велика. В этом можете не сомневаться. Пусть вы оступились, ещё не поздно всё исправить. Итак, готовы загладить свою вину? У меня всего несколько вопросов. Уверен, вы легко на них ответите. Давайте начнём с вас, — Голицын указал на того, что сидел справа. — Кто забирал отпечатанную продукцию? Только, чур, не юлить! Помните, у меня опыт? — и он улыбнулся, широко и доброжелательно, как родственник-благодетель.
Глава 47
Допрос длился долго. Больше часа. Не потому что пленникам было много, что рассказать, а потому что Голицын выпытывал у них всё на разные лады, проверяя и пытаясь подловить. В общем, любо-дорого было полюбоваться на работу профессионала. Думаю, ему удалось выжать их досуха. По крайней мере, когда мы уходили из камеры, было ощущение, что Голицын извлёк максимум информации. Но выглядел он недовольным.
— Так и знал, что пользы от них будет с гулькин нос! — проговорил он раздражённо, пока мы поднимались на лифте. — Эта чёртова система ячеек здорово усложняет нам жизнь. Из-за неё не то, что рядовые члены, но даже комиссары, как их называют красные, почти ничего не знают! Кроме непосредственной задачи, возложенной на них. Нам не дураки противостоят. Коммунисты собаку съели на конспирации и подрывной деятельности. Поначалу их не воспринимали всерьёз, и это было большой ошибкой. Старгород — тому доказательство. Мы её не повторим. Красная зараза в Камнегорске не распространится. Даже если придётся перебить всех революционеров до единого.
— Его Величество в курсе происходящего?
— Разумеется. Он получает еженедельные доклады.
Двери лифта открылись, и мы вышли в коридор.
— Итак, нам известно немного, однако кое-что мы знаем, — на ходу продолжил Голицын. — Например, куда отвозили отпечатанные листовки и прокламации. Параллельно с операцией, в которой вы участвовали, была проведена ещё одна. Мы пытались захватить курьера.
— Пытались? — переспросил я.
Голицын мрачно кивнул.
— К сожалению, ему удалось уйти. Но большую часть печатной продукции мы со склада изъяли.
— Кому принадлежит склад?
— Неважно. Владелец ничего не знает. Он просто сдаёт помещение в аренду. Мы это уже проверили.
— А кому предназначались листовки?
— Вы задаёте правильные вопросы. У нас, разумеется, есть внедрённые в гильдии люди. Они работают на заводах и фабриках, фермах и в транспортных компаниях. Так что мы всегда узнаём, где ведётся агитационная работа. И получаем образцы печатной продукции. У каждого типографского станка свой почерк, если можно так выразиться. Клише изнашиваются и накладывают свой уникальный отпечаток. Сейчас узнаем, куда отправляли листовки из того подвала, что мы накрыли. Входите, маркиз.
