class="p1">— Если не хочешь, если это тебя расстраивает, — можешь не рисовать.
— Я же сказал, — он натягивает улыбку, но под ней читается гораздо больше эмоций, чем можно себе представить. — Хуже не будет.
Но ни в тот вечер, ни в следующий к карандашам и кистям он не притрагивается, аккуратно складывая их на уголок стола и будто забывая. Я расстраиваюсь, но не хочу давить, потому что, очевидно, один вид таких привычных для него когда-то предметов теперь навевает тоску.
Сентябрь пролетает слишком быстро, унося с собой последние жаркие деньки, оставляя взамен долгожданный прохладный ветер и облачное небо. Мы работаем в пекарне почти каждый день, и с каждым днем я замечаю все больше и больше оживающих строений: в конце улицы открывается мясная лавка, а напротив — мастерская; Новый Котел буквально кипит торговцами и покупателями, так что Сэй полностью погружается в привычные для себя хлопоты; совсем скоро начнет работать школа — пока только несколько классов, но соседские дети находятся в таком предвкушении, что не устают повторять об этом при каждой встрече. Наша Капитолийская соседка тоже заезжает в свое здание, временно возвращая в уже спокойные будни шум стройки и мельтешение рабочих. Она оказывается совершенно нетипичной для столицы девушкой лет на десять старше меня с темными волосами, собранными в высокий тугой хвост, и обыкновенной одеждой, так что отличить ее от жителей Дистрикта в толпе даже не представляется возможным.
Мы знакомимся случайно, сталкиваясь на улице плечами: я несусь с подносом буханок хлеба к Сэй, а она несется с кучей чертежей на свою стройку. И, как бы это странно ни звучало, практически сразу находим общий язык. Кассандра делится своей историей, после чего я проникаюсь к ней настолько сильно, что даже приглашаю на наш ужин с Хеймитчем и Сэй.
На самом деле, в истории нет ничего особенного — родители погибают при штурме Капитолия по пути в президентский Дворец, и она остается совсем одна, совершенно не понимая, как дальше жить. Дальше череда случайных событий приводит к тому, что она приобретает целое здание в далеком Дистрикте, о котором когда-то даже не думала, и решает перевезти семейное дело именно сюда.
— Мне показалось, что людям в Двенадцатом я буду гораздо нужнее, чем в столице, — говорит она, объясняя свое решение.
Семейное дело оказывается частной школой, пользовавшейся в свое время большой популярностью в Капитолии, но конкретно она занималась там с дошкольниками музыкой и пением, чем и планировала увлечь наших местных детишек.
— Ты ведь тоже поешь! — заявляет она за очередным ужином, вдруг сопоставив какие-то факты в своей голове.
— Пела, — поправляю я.
— Никогда не поздно заняться давно забытыми увлечениями, верно? — подключается Пит, кивая в сторону пылящихся в углу кистей и красок.
Никак не комментирую это замечание, но уже следующей ночью просыпаюсь одна, и очень пугаюсь, представляя себе не самые приятные причины пустующей кровати. К счастью, все представления оказываются неправильными — под светом одной настольной лампы за кухонным столом сидит Пит, старательно выводя что-то на бумаге. Тихонько кашляю, чтобы не напугать его внезапным появлением, но все равно пугаю, вырывая из глубочайшей сосредоточенности.
— Прости, что отвлекла, — тихо шепчу я, заходя на кухню. — Думала, что-то случилось, раз ты ушел.
— Ничего страшного, все равно ничего не получается, — вздыхает Пит, собирая листы обратно в неаккуратную кучу. — Это безнадежно, Китнисс.
Отчего-то мне сразу кажется, что говорит он далеко не о рисовании, подводя под неоправданно жестокое слово куда больше аспектов своей жизни.
— Уверена, что это не так, — говорю я, мимолетно чмокнув его в светлую макушку. — Просто нужно больше времени.
И время идет.
Пекарня больше не требует настолько много внимания, так что у меня (как не у самого необходимого члена команды) появляется уйма свободного времени, часть которого я посвящаю помощи новой знакомой с ее школой. Кассандра волнуется, что детей не заинтересуют подобные занятия, но она оказывается совершенно не права. Стоит мне лишь обмолвиться словом с соседкой, как на следующий день минимум десяток родителей приходит поглазеть на капитолийскую учительницу и ее заведение, яркими красками украшающее всю улицу. Поэтому, когда в середине октября двери туда впервые открываются для посетителей, мне приходится помогать уже не от скуки, а из-за необходимости. К счастью, педагоги и воспитатели на подмогу находятся быстро, и я уже не чувствую такой потребности находится в студии постоянно, но отчего-то все равно не могу перестать искать поводы вернуться.
Смотреть на детей, поющих, рисующих, танцующих и рассказывающих стихи просто ради забавы, чтобы занять свободное время, одновременно мучительно больно и завораживающе прекрасно.
Они, вероятно, и есть главная причина, почему через всё это стоило пройти.
И еще одна не менее важная причина теперь всегда вертится где-то под боком — разбрасывает всюду книги, забывает закрывать шкафчики, когда что-то ищет, проводит часы на кухне, изобретая новые шедевры, оставляет мокрые следы по всему дому, когда выходит из душа, и разрешает быть настолько близко, насколько вообще позволяют наши обстоятельства.
Но это все же немного дальше, чем каждый день рисует моя фантазия.
Бессонными ночами, которые периодически (но гораздо реже) все-таки случаются у нас обоих, Пит сидит над пустыми листами с карандашом в руке. Я не знаю, какие именно попытки он предпринимает, но по утрам частенько нахожу вовсе не признаки успехов, а обрывки, скомканную бумагу и брошенные на пол кисти. В такие дни Пит выглядит более хмуро, чем обычно.
Я боюсь спрашивать, потому что не хочу ранить сильнее, ведь и так чувствую свою вину за то, что подтолкнула его к испытаниям себя на прочность. Конечно, умом я понимаю, что это важный барьер, сломав который ему станет в разы легче, но видеть, как что-то причиняет твоему близкому боль, и быть неспособной помочь — просто пытка.
А когда я все же решаю, что, если ничего не изменится, пора вмешаться, Пит удивляет меня, переворачивая все с ног на голову.
Тем утром я с трудом просыпаюсь, насильно вытаскивая себя из объятий ночи, но вот других — более приятных объятий — не чувствую и начинаю шарить рукой по кровати. Пита не нахожу, зато натыкаюсь на что-то шуршащее. Разлепляю глаза — записка.
Китнисс,
Как официальный совладелец пекарни, объявляю сегодняшний день — твоим выходным.
Возражения не принимаются.
Целую
Пит
P.S. Если честно, я просто не смог тебя разбудить. Когда ты начала так крепко спать?
P.P.S. Как официальный совладелец, я и для себя объявляю полувыходной. Буду дома после обеда.
P.P.P.S. Переверни записку.
Прежде чем выполнить последнюю
