сама музыка.
Все дети, кроме Виктора, большую часть войны провели в восточной части СССР. Там бесперебойно вещало радио из Москвы, туда были эвакуированы правительственные органы, предприятия и культурные учреждения, там были созданы стационарные госпитали и санатории. Опрошенные вспоминают о трудностях жизни, особенно о том, что постоянно хотелось есть. Виктор говорит: «Детство и голод тесно связаны в моем сознании». Жанна пришла в восторг от стакана настоящего молока, которым ее угостила знакомая матери. Двое из четверых детей были эвакуированы одни, без родителей. У всех во время войны отсутствовали отцы. Отец Жанны был расстрелян по решению правительства в 1937 году. Артур вообще не знал своего отца и не дал никаких пояснений по этому поводу. У Юрия и Виктора отцы воевали. Виктор видел отца однажды, когда тот приезжал на неделю после Сталинградской битвы. Все матери много работали. У Юрия мать работала круглосуточно на оружейном заводе. У Артура мать работала бухгалтером на фабрике, которая выпускала знаменитые оренбургские пуховые платки, а бабушка – санитаркой в госпитале. Мать Виктора работала в областной администрации секретарем отдела по делам эвакуированных. Мать Жанны, металлург, работала круглосуточно на предприятии, где отливали пули. Эти дети отличались от «беспризорников» тем, что у них были бабушки.
Несмотря на все трудности, эти дети находились в довольно благополучном положении по сравнению с оккупированными или опустошенными войной областями страны. Школы работали, после эвакуации все жили оседло на одном месте, авианалетов и бомбежек на востоке не было. Более того, у детей имелась возможность посещать лучшие театры, ходить на концерты и в кино – вероятно, даже чаще, чем до войны. Собственное участие в музыкальной самодеятельности наполняло их радостью и гордостью оттого, что они вносят свой вклад в победу над врагом. В других регионах, например на оккупированных западных территориях или на территории Центральной России, где проходили бои, ко всем тяготам добавились бы нестабильность и отсутствие личной безопасности. Поэтому детей по возможности эвакуировали на восток. Как показывают документы Союза писателей и Союза композиторов, детей устраивали в пионерских лагерях либо селили в колхозах, где они помогали на полевых работах. Конечно, эвакуация без родителей сама по себе является травмирующим опытом. Н. П. Завадская, которую девочкой вывезли из Москвы, вспоминала, как песня помогла ей справиться со страхом.
Это было на пристани в Горьком, куда только что подошел наш пароход. В растерянной толпе людей мы – эвакуированные московские дети – плакали, узнав, что ночью фашисты бомбили Москву. Там оставались родные, друзья… Горе, ужас, гнев, переполнявшие нас, не передать словами. И вдруг из репродукторов зазвучала песня: «С бандой фашистов сразиться Родина смелых зовет. Смелого пуля боится, смелого штык не берет». <…> Мы, дети, сами того не замечая, начали подпевать, и поверилось нам, что все будет хорошо, фашистов разобьют, мы вернемся в свой родной город [Лобарев 1994: 332].
«Песня храбрых» действительно в тот летний день придала детям храбрости. Песня и эвакуация навсегда связались между собой в сознании этой женщины.
Несмотря на предпринятую эвакуацию, многие дети остались в городах и поселках, пострадавших от войны. Мало что известно об их музыкальном или культурном опыте. Некоторые подростки, как отмечено в главе 5, состояли в художественных коллективах, гастролировавших во время войны. В одной из концертных бригад четырнадцатилетняя девочка работала солисткой (Елена Яковлевна Жукова, интервью, 18.04.1991. Аудиозапись в собственности автора). Таким образом, она постоянно находилась в разъездах, на фронте рисковала оказаться под обстрелом и, вероятно, редко посещала школу. Непонятно, насколько распространена была такая практика: ведь девочка состояла при матери-артистке. Известно, что в Хоре имени Пятницкого тоже работали мать и дочь. Имеются упоминания о детях, отданных в детские дома или Суворовские училища, так как они лишились крова, а их отцы находились на фронте. Юрий Бирюков, воспитанник Суворовского училища, вспоминал: «Днем все было хорошо, а по ночам накатывало одиночество. Наши инструкторы и воспитатели делали все что могли, чтобы утешить нас. Пели нам песни. Я вырос на этих песнях» (Юрий Евгеньевич Бирюков, интервью, 13.02.1991. Аудиозапись в собственности автора). Как признается человек, который осиротел и находился в детдоме в Донецке, дети войны хорошо помнят военные песни, потому что других не слышали и не пели. Лично ему особенно запомнилась песня «Пой, играй, гармонь», которая связана с такой историей. Летом 1944 года Донецк наконец освободили советские войска, и возле детского дома остановилась танковая колонна. Дети окружили солдат, которые что-то им дарили, гладили по голове. Вдруг кто-то заиграл на баяне и запел. «Мы попросили переписать нам слова песни, пели ее везде, по дороге в столовую, в кино. Незабываемое воспоминание» [Бирюков 1984: 200].
Некоторые сироты или дети инвалидов войны – мальчики в возрасте от 11 до 15 лет проходили специальное обучение как военные музыканты. Для этой цели в середине 1943 года открылись училища в таких городах, как Москва, Ленинград, Воронеж, Ростов, Уфа, Ташкент и Хабаровск. Для этой молодежи военная музыка стала профессией («Красная звезда» от 04.08.1944; от 04.03.1945).
Даже из этих немногих интервью и свидетельств становится ясно, что во время войны дети соприкасались с музыкой и это приносило им пользу. Они бывали на концертах и в кино – яркие впечатления в годы лишений и одиночества. Радио составляло детям компанию, когда они оставались дома одни, потому что родители работали или воевали. Кроме того, дети участвовали в художественной самодеятельности, устраивали концерты. Помимо школьной общественной жизни, дети выполняли важную задачу, развлекая раненых солдат, которые лечились в стационарных госпиталях на востоке. Кто умел, играл на танцах в клубах и на заводах. Дети, преодолевая страх перед ужасными увечьями, с которыми сталкивались в госпиталях, превозмогая голод и усталость, старались в тылу помогать фронту. Юрий так это описал: «Вы должны понять, что это было особое время. Никто не думал о себе. Все думали: чем я могу помочь?» А музыка помогала им. Детей она исцеляла и утешала и в какой-то мере объясняла им те огромные и ужасные события, которые происходили вокруг. Артур говорил о «Войне священной»: «Ты слушаешь песню не просто ушами, но и сердцем, и позвоночником, и у тебя мурашки по спине. Это все песня делала, она была моей любимой. Только позже я понял, как она написана». «Война священная» – песня сама по себе очень сильная, но она еще и символизировала ту силу, которая мобилизована на борьбу во имя всей страны и во имя детей. Анатолий Новиков и Лев Ошанин вспоминали, что их новую песню
