ему повернуть назад – все устали от долгого военного похода.
Но Тамерлан все раздумывал, взвешивал все «за» и «против». Награбленного добра было много, но, как известно, золота не бывает слишком много. И на третий день, в очередной раз пытаясь разглядеть на горизонте золотые купола московских храмов, Тамерлан принял решение наступать.
Созвав совет, он объявил всем о своем намерении и, заметив недовольство на усталых лицах, твердо сказал:
– Мы расправились с Тохтамышем, но остались его союзники, которые не выступили на его стороне по какой-либо причине. К таким союзникам и относится московский князь.
Али-эмир покачал седовласой головой:
– Я бы на твоем месте этого не делал. Наши воины устали. Нужно возвращаться домой. Зачем тебе Москва? Мы и так набрали столько золота, что наши кони еле сдвигают с места повозки.
Тамерлан зло взглянул на него.
– Я не знал, что ты трус, Али. Что ж, видит Аллах, твоя голова станет достойным украшением моего копья.
Эмир побледнел.
– Я вовсе не хотел сказать…
– Ты сказал то, что сказал, – Железный хромец обвел приближенных долгим испытующим взглядом. – Что ж, я своего решения не изменю. Готовьтесь к взятию Москвы. Завтра на рассвете выступаем.
Эмиры расходились понурые, боясь противоречить повелителю. Тамерлан, прекрасно чувствуя их настроение, потянулся рукой к сабле, которая всегда лежала рядом.
В последнее время он часто брал ее и целовал рукоятку, будто желая почувствовать тепло заветной жемчужины. Но его рука с искалеченными пальцами наткнулась на пустоту.
Сабли не было. Тамерлан побледнел, и на его еще моложавом лице отразился испуг. Он приподнялся, от волнения дернув себя за бороду, и принялся искать, успокаивая себя, что сабля лежит под толстым красным ковром, однако там ее не оказалось. Его крепкое тело охватила дрожь, он сжал кулаки и выскочил из шатра с неподобающей для себя прытью.
– Байсункара ко мне, – распорядился Великий эмир, и вскоре его преданный друг и советчик уже стоял рядом.
– Сабля, моя сабля, – шептали посиневшие губы эмира. – Где она? Ты ее не видел?
Байсункар покачал головой, совершенно поседевшей в сражениях.
– Нет, Тимур. Но почему ты спрашиваешь?
– Она пропала! – воскликнул Железный Хромец, сжимая ладонями горевшие виски. – Кто-то украл ее. Там жемчужина…
Байсункар заморгал:
– Ты хочешь сказать, что без нее нам не взять Москву?
– Не знаю, но это дурной знак, – Тамерлан прислонился к стене шатра и выдохнул. – Может быть, это сделал мой внук? Недаром он просил меня подарить ему саблю.
– Я сейчас приведу его, – Байсункар вышел из шатра и вскоре вернулся с растерянным юношей.
Тот сразу бросился к деду:
– Как ты мог такое подумать? Я не вор, и тебе это известно.
Его глаза излучали молнии, и в этот момент он был, как никогда, похож на него, Тимура, в молодости. Тамерлан опустился на подушки.
– Я верю тебе, Пир-Мухаммед. Иди отдыхай.
Рассерженный юноша ушел, не попрощавшись, и Байсункар попытался успокоить друга:
– Ложись-ка отдыхать. Я не поручусь абсолютно за всех, но за добрую половину войска могу поручиться. Никто не посмел бы взять твою саблю.
На Тамерлана было страшно смотреть. Лицо побледнело, под глазами залегли черные круги.
– Я не знаю, что и думать, – прошептал он. – Но если мы поймаем наглеца, я убью его на месте.
Великий эмир хотел что-то добавить, но оборвал себя.
