морщины, указывали на далеко не молодой возраст.
– Вы к кому? – скрипучим голосом спросил он.
– Я бывшая воспитанница. Хотела Марию Олеговну повидать.
– Паспорт давай.
Натка протянула трухлявому дедку документ и задумалась: «А зачем он здесь сидит? Ну, вот какой от него толк? Если задуматься и представить, что она не дала ему паспорт. И что дальше? Что он сделает? Рассыплется? Заплачет? По большому счету, она сейчас может послать его на три буквы, отпихнуть и пройти, куда ей нужно. А если представить, что у нее в сумке лежит пистолет, то ей ничего не стоит его достать и прострелить его маленькую головенку. И вопрос, о том, зачем он здесь сидит, имеет место быть. Хотя о каком пистолете идет речь, когда для устранения этой «преграды» достаточно одного щелбана. Интересно, кто здесь охрану нанимает? О чем думают? С какой целью берут таких людей, на такую должность? Понятное дело, что пожилым тоже кушать надо, а пенсии мизерные, но существует полно другой работы, не связанной с охраной людей, тем более детей! Его самого охранять надо, причем от ветра, чтобы не сдуло. Очень странно…» Поняв, что мыслью о бедолаге охраннике она просто отгоняет от себя предстоящий разговор, Натка поправила прическу и стала ожидать, когда к ней спустится ее бывшая воспитатель.
Минут через десять она увидела знакомый силуэт.
– Мария Олеговна, – улыбаясь и растянув руки для объятий, защебетала она. – А это я вас жду.
– Здравствуй, Наташенька, – подошла к ней воспитатель и легонько приобняв, поцеловала в щеку, – Вот уж не ожидала тебя увидеть. Ты как от нас ушла, так ни разу и не появлялась. Ребята вон заходят. Особенно Сережка Саженцев. Он кстати, женился. Детей двое. Вот он постоянный гость. И с женой, и с детками забегает. Лешка Кудрин, Валя Константинов, Мила Евсеева, да много кто.
Поднявшись на второй этаж и дойдя до конца длинного коридора, Мария Олеговна открыла дверь кабинета и предложила войти.
«Ничего здесь не поменялось», – отметила про себя Натка. – «Даже цвет стен».
– Ну-у-у… – протянула та, – Я тебя слушаю. Ты же не просто так пришла?
– Не просто так. Я хотела, у вас узнать… Как бы спросить-то лучше… Вы слышали, что произошло с Аней?
– Ой, Наташ. Слышала. Кошмар какой-то! Сказали, что человека убила. Неужели, правда?
– Правда. А вы откуда узнали?
– Так из полиции же приходили. Спрашивали про нее. Как себя вела, с кем дружила. Могла, не могла. Не было ли раньше странностей за ней замечено. С кем дружила. Ну, в общем, ты понимаешь. Характеристика интересовала.
Натка почувствовала, как ее слегка зазнобило.
– И чего вы сказали? Дали хорошую характеристику? На меня направили, что бы я подтвердила?
Именно этот вопрос интересовал Натку больше всего. Были ли направлены на нее стражи порядка? Знают они что-то о ней? Разыскивают? Подозревают?
– Конечно, Наташ. И про то, что она хорошая девочка сказала. И про то, что с тобой дружила. И координаты твои дала. Но ты ж переехала. Ко мне потом, когда по тому случаю с Гулей, повторно приходили, опять о ней спрашивали. Я им говорю, что же у подружки не спросили, я же адрес давала. А они ответили, что ты квартиру свою сдаешь, а сама переехала. А куда, жильцы не знают. Но им разве что-то надо? Не живешь, и не живешь. Разве ж они искать будут? Им человека засадить и все. Вот сейчас ты пришла, ты мне адрес свой напиши. Я им передам. А еще лучше, сама сходи. У меня фамилия и телефон следователя, который ее дело ведет, есть. Поддержи ее. Жалко девочку. И так все детство кувырком, теперь еще и все будущее загубится.
– Стоп. Ничего не поняла. Причем здесь совершенное, или несовершенное Аней убийство и Гуля? Как это связано?
– Ну как же… Или ты не знаешь? Гуля-то погибла. Может помнишь, девочка такая красивая была? А, Анькин ухажер в нее влюбился тогда по уши. Илья. И Анюту бросил… А Гулю, как он любил… Он постоянно приходил к ней. Мы ее на выходные отпускали. А когда она погибла… – Мария Олеговна вытерла слезы и, скривив от обиды рот, пытаясь себя сдержать, продолжила: – Он же здесь чуть с ума не сошел. Мы ему говорить боялись. Что же здесь творилось. Если бы ты его только видела… Если бы видела…
– Я знаю, что Гуля погибла. Мария Олеговна, вы все рассказываете, каким-то одним комом. Давайте по порядку. Как погибла Гуля? Что случилось?
– С окна выпала. Зачем она туда полезла? Зачем?
– Точно сама? – начала терять терпения девушка от незаканчиваемых причитаний.
– Да конечно сама. Правда ее подружка себя винит. Но она не виновата. Она ее просто не уберегла. И на глазах, на ее, это произошло. А они очень хорошо с Гулей дружили. Так после этого случая, с ней совсем плохо стало. Сначала себя винить начала. Потом вены себе перерезала. Спасли. В дурдом отправили. Там вроде полечилась, вернулась. И…
– Что и?
– И с того же окна прыгнула. Не выдержала.
– Она тоже погибла?!
– Жива осталась. Только ходит плохо и не соображает ничего. Как дурочка стала. Вот так вот. – Мария Олеговна замолчала, а потом подняла на Натку заплаканные глаза, – Ты же должна ее помнить. Катя Семенова. Ты ее, как раз, навещала накануне, помнишь?
Конечно же, Натка помнила. Она помнила все. И зачем приезжала тоже…
На дворе стояла осень. Противный дождь барабанил по дорогам и по Наткиному лицу. Но она не обращала внимания на мокрые капли и на сильный ветер, который порывами бил ей прямо в грудь, словно отговаривая ее от поездки. Но ей было все равно. Она шла к своей цели. И не важно, какой ценой и чьей жизнью она ее реализует. В голове стояло одно: «Сломать Аню». Но чем? Для этой роли отлично подойдет Илья. Но как его уговорить? Он же к ней и на километр не подойдет, даже за деньги. Этот недалекий юнец помешан на красотке Гульнаре. А отношение к Ане, это всего лишь постельное удовлетворение, просто, что бы Гулечку не портить. Гуля же святая. А Аня, это грязь. Давалка обычная. Дешевка. Поэтому просто разговаривать, он с ней не станет. Но что бы он подтолкнул Аню к наркоте, надо подтолкнуть его к Ане. Но как? Гульнара, как кость в горле стоит и очень мешает. Значит надо, чтобы ее не стало. Самой руки марать неохото, а вот детдомовские девки, за лишнюю копейку, без раздумий выполнят эту грязную работу.
