Слишком потрясенная, чтобы оставаться на месте, Мэри побродила по дому. В столовой, в серванте, она обнаружила бутылку виски и выпила немного, чтобы расслабить натянутые нервы и успокоить хаос мыслей, бушевавших в голове. В мозгу маячил увиденный последним таунсендовский гризли, но теперь Мэри уже обрела способность сосредоточиться на других деталях картины: кусок ясного неба в окне, статуэтка правосудия с весами в руке, стоявшая на краю стола (одна чаша склонилась вниз под грузом положенных на нее монет и почтовых марок), в центре черный телефон последней модели, но без трубки, с горящей красной лампочкой на панели.
Без трубки!.. Мэри уставилась в окно, выходившее на передний двор, высматривая вдали облако пыли как сигнал скорого прибытия полицейских. Сделав очередной глоток, она прижала тяжелый холодный стакан к щеке. Без трубки. Может быть, Таунсенд снял трубку с рычага, чтобы какой-нибудь идиотский звонок телемаркета не мог перебить его в момент вынесения себе окончательного приговора? Или же Таунсенд кому-то звонил?
Если его самоубийство как-то связано со смертью Люси… если он говорил с кем-то незадолго до своей собственной смерти… может тот человек как-то быть связан с Люси?
В гостиную, скуля, вошел пес и уселся рядом с Мэри, уставившись на нее полным беспокойства взглядом, Мэри рассеянно погладила собаку и поставила стакан на стол.
Куин устал выслушивать ее гипотезы. Эту, очередную, он и слушать не захочет. И уж конечно, не позволит ей совать нос в проведение осмотра места происшествия. В конце концов Мэри уберут отсюда и препроводят в участок, где она составит заявление без лишних живописных деталей и дотошных вопросов.
В сопровождении неотступно следовавшей за ней овчарки Мэри вернулась в гостиную и уставилась на дверь кабинета в ожидании, когда биение сердца наконец войдет в нормальный ритм, а в животе теплым огоньком запылает виски. Она приказала собаке сидеть и направилась к кабинету — настолько решительно, насколько это ей позволяли дрожащие колени. Стараясь не смотреть на судью, Мэри обошла стол спереди и подошла к концу, на котором стоял телефон с красной лампочкой, светящейся, как глаз дьявола.
Кнопка повторного набора находилась как раз слева от разбитой головы Таунсенда. Сосредоточив все свое внимание на кнопке, Мэри дотянулась до нее карандашом с ластиком на конце и нажала. В лежавшей на полу трубке раздался мелодичный перелив электронной музыки. Мэри следила за цифрами, возникавшими на дисплее аппарата, и услышала, как на другом конце линии звонит телефон. С третьего гудка ей ответил женский голос с сильным восточноевропейским акцентом:
— Резиденция мистера Брайса. Алло?
* * *
Саманта потянулась в шезлонге, стоявшем у края бассейна. Глаза от яркого солнца защищали темные очки, стоившие больше ее недельной зарплаты Очки ей одолжил Брайс. Собственно говоря, не одолжил а подарил, но Саманта чувствовала себя гораздо комфортнее, рассматривая их как взятые напрокат, а не подарок.
На работе Саманта сказалась больной. После вчерашнего разговора у нее не было ни малейшего желания сталкиваться сегодня с мистером ван Деленом. Брайс заявил что Дрю вмешивается не в свои дела, не зная всех обстоятельств. Еще Брайс сказал, что Дрю не в состоянии оценить дружеских отношений, сложившихся между ними. Oн не понимает, как Саманта намерена поступить с Уиллом. Дрю полагал, что должен заступиться за Саманту как брат за сестру, — ну не ирония ли это, если Брайс испытываем к ней те же самые чувства? Нет ни малейшей необходимости в конфликте, если цели обоих мужчин в основе своей одинаковы.
Вчера вечером слова Брайса утешили Саманту. Да eе успокоил уже сам его голос, теплый и участливый тон. Брайс улыбнулся Саманте своей улыбкой кинозвезды, посмотрел на нее добрым и мудрым взглядом, и на какой-то момент девушке показалось, что жизнь ее не так уж безнадежно испорчена. Однако утром, когда она проснулась одна в постели, в свете солнышка, светившего в окна ее убогой квартирки, утешения Брайса улетучились, уступив месте недовольным речам мистера ван Делена:
Саманта, подумай, что ты делаешь/ Ты не такая, как они. Неужели ты этого не понимаешь?
Да, она понимала. По-видимому, все воспринимали Саманту глупой, неуклюжей, плохо воспитанной девчонкой, пытавшейся стать тем, кем она не была, Все… кроме Брайса. Он относился к Саманте так же хорошо, как и к своим знаменитым друзьям. Брайс смотрел на Саманту как на прекрасную женщину, а не как на несмышленыша. Саманта же видел; то, что, с одной стороны, у нее есть муж, которому на нее наплевать, а с другой — друг, относившийся к ней лучше, чем родной отец. Брайс вселял в нее надежду, в то время как от других она получала лишь жалость, насмешки или вообще ничего. И никто, казалось, этого не понимал.
Вот почему Саманта решила сегодня укрыться у своего друга. Она сможет провести день на его горе, у бассейна, спрятавшись от суровой реальности жизни. Сможет оставить бедную официанточку на пыльных улицах Нового Эдема и стать на день Самантой — царицей горы. Она разляжется у бассейна рядом с самой Умой Кимбол, а известный адвокат будет подносить ей выпивку и жадно пожирать глазами.
Хотя, честно говоря, последнее ее несколько смущало, а потому она перевернулась на живот и спрятала лицо за занавеской длинных черных волос, пробормотав:
— Благодарю, — и поставила бокал с коктейлем на низенький стеклянный столик рядом с шезлонгом.
Бен Лукас улыбнулся ей, будто Саманта сказала что-то действительно остроумное. Он стоял между нею и бассейном — загорелый, отлично сложенный, в оранжевых шортах «Спидо».
— Без рубашки вы лучше загорите, — заметил Лукас. Саманта уставилась на него, видя свое отражение в зеркальных стеклах его солнцезащитных очков. Из коллекции пляжных нарядов Саманта выбрала простенький, скромный, закрытый купальник бирюзового цвета, который предпочла прикрыть белой оксфордской рубашкой, найденной ею утром дома, в части гардероба, принадлежавшего Уиллу. Справа от Саманты, сидя на стуле, впитывала в себя солнечные лучи Ума Кимбол, единственной одеждой которой была нижняя, шириной в поясок, часть желтого бикини, материи которого едва ли хватило бы на то, чтобы протереть солнцезащитные очки актрисы. На плоской загорелой груди Умы двумя крошечными рубиновыми камешками-голышами темнели соски.
— У меня природный загар, — ответила Саманта, чувствуя, что ее излишняя «одетостъ» бросается в глаза, и стесняясь своего тела с длинными конечностями. Она резко контрастировала с окружавшими ее людьми, которые, казалось, никогда не мучились самооценками по поводу чего бы то ни было.
К Лукасу подошла Шерон и устроила представление, проведя по своей нижней губе кубиком льда и бросив его в стакан Лукаса. Она была немного выше Бена в своих золотых босоножках из кожи угря. Купальный костюм Шерон выглядел как один длинный кусок прозрачного шелка, перекрещивающийся на груди, тянувшийся ниже, к излучине длинных, идеально стройных ног и пропадавших в ущелье между крепкими круглыми ягодицами.
— Саманта у нас скромница, — с холодным, как кубик подаренного ею Лукасу льда, весельем сказала Шерон: — Ну разве это не мило, Бен?
