Киллоран вошел в спальню и сразу направился к окнам. С улицы тянуло свежим, холодным воздухом. Он закрыл оба окна, повернулся и увидел ее.
Граф знал, при всей невозможности этого знания, что найдет ее здесь. Сейчас он смотрел на Эмму, мирно спящую на широкой кровати его родителей, и не удивлялся тому, что видит. На ней было платье цвета весны — светло-зеленое, рыжие волосы перевязаны белой лентой, на щеке — след пальцев руки, испачканной пылью. Так вот кто моет полы в его доме…
Туфли Эммы, слишком маленькие для такой высокой и не худенькой девушки, были сброшены около кровати. Она спала, положив ладони под голову, и выглядела при этом беззащитной и очень трогательной.
То ли Эмма услышала, как он закрывал окна, то ли сквозь сон уловила звук его шагов… Она вдруг открыла глаза и тут же в изумлении ахнула.
— Это мой дом, — сказал Киллоран негромко — нужно же было что-нибудь сказать.
Эмма села, прижавшись спиной к резному изголовью.
— Я не знала, — прошептала она. — Мне никто не сказал. Дом был словно живой, но такой заброшенный, такой печальный, что я…
Она сбилась и посмотрела на хозяина печального дома с такой болью и надеждой, что внутри у него все перевернулось.
— Разве дом может быть печальным? — спросил Киллоран, подходя ближе.
— Конечно. Я думаю, он тосковал по тебе. Ему отчаянно не хватало тебя, хотя ты и оставил его, уехал…
— Без меня ему лучше, — граф уже знал, что они говорят не только о доме и оба понимают это.
— Нет, не лучше, — возразила Эмма и тут же задала вопрос по существу: — Как ты оказался в Ирландии? Почему ты пришел сюда? Ты ведь не знал, что я здесь, уж в этом-то я уверена.
Ее глаза и голос лишали Киллорана остатков самообладания. Он попытался собраться с силами и смог сделать это. Граф улыбнулся так, как улыбался на Керзон-стрит.
— Дело в том, что в моей жизни произошли кое-какие изменения. Эта земля и дом — все, что у меня осталось. Больше ничего нет.
— Неправда, — она покачала головой. — У тебя есть я.
Он молчал. В спальне стало совсем темно — ночь вступала в свои права. Все происходящее сейчас здесь было похоже на сон, а во сне ведь можно делать все, что захочется, разве не так? И Киллоран повторил то, что услышал:
— У меня есть ты. Даже не знаю, проклятие это или благословение.
Эмма смотрела на него не отрываясь.
— Все зависит от того, чего ты хочешь — проклятия или благословения, — сказала она еле слышно. — Или от того, хочешь ли ты, чтобы у тебя была я.
— А как ты сама думаешь?
— Могу лишь гадать.
Он понял, что Эмма говорит правду. Она на самом деле не знала, как сильно он ее желал — не только телом, но и душой.
Еще можно вернуть себе — и ей! — свободу. Что мешает ему повернуться спиной к Эмме, к этому дому, где он провел счастливейшие дни своей жизни, к самой Ирландии? Эта девушка начнет новую жизнь. В конце концов, она еще так молода.
Это будет первым его благородным поступком за последние двенадцать лет. Никому и в голову не придет, что он способен на такое, что уж лукавить, самопожертвование. Да, он должен это сделать — ради Эммы.
— Значит, ты предлагаешь мне выбрать? — словно не понял Киллоран. — Я, конечно, ценю твое предложение, но все-таки вынужден отказаться от него.
— У меня теперь есть деньги, — Эмма говорила совсем не то, что хотела сказать. — После отца осталось большое состояние…
— Зачем мне твои деньги?
— Я знаю, что ты и так богат, но…
— Я же сказал, что у меня остался только этот дом, — Киллоран сказал об этом так, словно сообщал, что потерял перчатки. — Удача мне все-таки изменила. Я поставил не на ту лошадь… Стало быть, сей печальный дом да немного земли — вот и все, чем я владею.
Огонек надежды, который еще теплился в глазах Эммы, окончательно погас. «Вот и к лучшему», — подумал Киллоран.
— Почему ты оставил меня тогда в доме кузины Мириам? — внезапно спросила девушка. — Просто ушел, после того как застрелил лорда Дарнли?
Киллоран с напускным равнодушием пожал плечами.
— Я сделал все, что хотел, — он пробежал пальцами по ее волосам. — Ты, конечно, чудо как хороша, милая Эмма, но мне ты больше не нужна.
— Я вижу, — она отвела голову назад. — Похоже, я должна покинуть твои владения.
Девушка хотела встать, но Киллоран не дал ей это сделать — удержал, положив руки ей на плечи. В легком зеленом платье Эмма казалась тоньше и изящнее, чем в черных одеяниях.
— А я-то думал, что владею и тобой.
— Ты же этого не желаешь.
— Эмма! Я, конечно, жесток, бессердечен, а сейчас к тому же еще и небогат. Но почему ты решила, что вдобавок к этому я глуп?
Ему бы следовало уйти. Прямо сейчас. Но Киллоран понимал, что не сможет этого сделать. Еще один раз, только один раз… Он и так обречен гореть в аду. По крайней мере, будет что вспомнить в пламени преисподней.
Граф наклонился и осторожно коснулся губами ее рта. И тут же понял, что не сможет устоять перед искушением.
Дыхание Эммы было теплым и легким. Уже не осознавая, что делает, Киллоран развязал белую ленточку, погрузил пальцы в копну рыжих волос и отдался нахлынувшим чувствам.
Эмма не выразила ни протеста, ни желания ответить. Она просто откинулась на спину и смотрела на склонившегося над ней Киллорана. Хватило этого нарочитого самообладания ненадолго — через минуту Эмма уже застонала.
Последний раз, сказал он себе, снимая с нее платье. Эмма уже расстегивала его камзол, затем рубашку… Киллоран даже не обратил внимания на боль в плече, когда Эмма сорвала ее. Он вообще не осознавал, что она делает, пока не почувствовал вдруг, как Эмма застыла в его руках.
Он знал, что рана еще не до конца зажила. Шрам был ужасный — красный воспаленный рубец, ведь пулю пришлось доставать.
— Он тебя тогда ранил, — прошептала Эмма. — А я и не поняла…
— Обычная царапина, — он прикрыл шрам ладонью.
Эмма встала на колени, и Киллоран залюбовался ее прекрасным телом.
— Ты мне ничего не сказал… — она чуть не плакала. — Так вот почему ты ушел… Тебя ранили, и ты не хотел, чтобы я узнала об этом. Не хотел, чтобы пожалела…
— Да что ты, в самом деле! — уж этого Киллоран точно не мог допустить. — С чего ты взяла, что, если бы Дарнли промахнулся, я поступил бы иначе? И вообще, если у тебя осталась хоть капля здравого смысла, ты сейчас же встанешь и уйдешь! У меня-то его, похоже, нет…
Киллоран не договорил, потому что Эмма наклонилась и поцеловала его. Их губы слились, и граф понял, что этот поцелуй не прервет никакая сила.
И он уже ничего не мог поделать с собой, ибо разум словно оглох, ослеп и онемел, а тело, наоборот, готово было торжествовать.
