всей шайки, предполагая, что по прибытии в их стан он будет убит. Воины следили за всеми его движениями, и как только он оглядывался, грозили ему копьями. Но однажды, когда лошадь одного из них споткнулась, он быстро обернул голову и, к своей радости, увидел старика, своего товарища по путешествию, которого он считал убитым.
Наконец вдали показались деревья и палатки. Когда подошли ближе, навстречу им устремилась целая толпа детей и женщин. Обменявшись с разбойниками несколькими словами, они стали издавать страшные вопли и все смотрели на Саида, грозя ему жестами и осыпая его проклятьями.
— Это тот, — кричали они, — кто сразил великого Альмансора, самого храброго из мужей! Пусть он умрёт, его тело мы отдадим на растерзание шакалам пустыни!
И они с кусками дерева и комьями земли, со всем, что попалось под руки, так свирепо накинулись на Саида, что должны были вмешаться разбойники.
— Прочь, молокососы, прочь, вы, женщины! — кричали они, копьями разгоняя скопище. — Он сразил великого Альмансора в бою и за это он умрёт, но не от руки женщины, а от меча храброго!
Пробравшись между палатками на свободное место, они сделали остановку. Пленные были связаны попарно, а добыча отнесена в палатки. Саида же связали отдельно и отвели в большую палатку. Там в великолепной одежде сидел старик, серьёзный и гордый вид которого изобличал в нем главу этой шайки. Люди, которые ввели Саида, стояли перед ним, печально поникнув головами.
— Вопль женщин говорит мне, что произошло, — сказал величественный человек, взглянув на ряды разбойников, — а ваши лица подтверждают это. Альмансор пал?
— Альмансор пал, — отвечали люди, — но, Селим, повелитель пустыни, вот его убийца. Мы привели его, чтобы ты свершил над ним свой суд. Какой смертью ему умереть? Расстрелять ли его издали стрелами, или прогнать сквозь строй копий, или тебе угодно, чтобы он был вздёрнут на верёвке или растерзан лошадьми?
— Кто ты? — спросил Селим, угрюмо смотря на пленного, который был готов умереть, но стоял смело перед ним.
Саид отвечал на его вопрос кратко и откровенно.
— Не при помощи ли какого-либо коварства ты убил моего сына? Не сзади ли ты пронзил его стрелой или копьём?
— Нет, государь! — отвечал Саид. — Я убил его в открытом бою, при нападении на наши ряды, лицом к лицу, за то что он на моих глазах убил уже восемь моих товарищей.
— Так ли он говорит? — спросил Селим людей, схвативших Саида.
— Да, он убил Альмансора в открытом бою, — сказал один из спрошенных.
— В таком случае он поступил только так, как сделали бы мы сами, — сказал Селим. — Он сразился и убил своего врага, который хотел похитить у него свободу или жизнь, поэтому скорей развяжите его!
Разбойники с изумлением посмотрели на него и медленно, против собственной воли стали исполнять приказание.
— Так убийца твоего великого сына, бесстрашного Альмансора, не умрёт? — спросил один, бросая на Саида яростные взгляды. — Лучше бы мы убили его тотчас же!
— Он не умрёт! — воскликнул Селим. — Я беру его в свою собственную палатку, я беру его как принадлежащую мне по праву часть добычи. Этот человек будет моим слугой.
Саид не находил слов как благодарить старика. Мужчины с глухим ропотом оставили палатку. Когда они сообщили приговор старого Селима женщинам и детям, собравшимся снаружи в ожидании казни Саида, поднялся страшный вой и крик. Они вопили, что отомстят убийце за смерть Альмансора, если его собственный отец отказывается от кровавой мести.
Остальные пленные были поделены между членами шайки. Некоторые были отпущены с поручением собрать выкуп для более богатых, другие были приставлены к стадам пастухами, иные же, которые прежде имели для услуг по десятку рабов, должны были теперь исполнять в стане самые унизительные работы. Не то было с Саидом. Смелый ли и бесстрашный вид его или таинственные чары доброй феи, словом, что-то расположило старика в пользу юноши. Действительно, Саид жил в его палатке скорее как сын, нежели слуга. Но непостижимое расположение старика возбудило против Саида ненависть остальных слуг. Он повсюду встречал только враждебные взгляды, и если шёл один по стану, то кругом него слышалась брань и проклятия. Несколько раз даже пролетали мимо его груди стрелы, которые, очевидно, предназначались для него, и если они не попадали, то это он приписывал исключительно свистку, который он постоянно носил на груди. Он часто жаловался Селиму на эти покушения на его жизнь, но последний напрасно старался обнаружить покушавшихся, так как, по-видимому, вся шайка вступила в соглашение относительно обласканного чужестранца.
И вот однажды Селим сказал ему:
— Я надеялся, что ты будешь мне вместо сына, убитого твоей рукой. Но ни ты, ни я не виноваты, что это не смогло осуществиться. Все возбуждены против тебя, и сам я уже не могу оберегать тебя в будущем, так как, в случае если тебя убьют здесь, что пользы тебе или мне, когда я привлеку виновного к ответственности? Поэтому, когда люди вернутся с набега, я скажу, что твой отец прислал мне выкуп, и прикажу нескольким верным людям проводить тебя через пустыню.
— Но разве могу я довериться кому-нибудь, кроме тебя? — сказал в смущении Саид. — Разве они не убьют меня по дороге?
— От этого тебя охранит клятва, которую они дадут мне и которой у нас ещё никто не нарушал, — возразил совершенно спокойно Селим.
Через несколько дней люди вернулись, и Селим сдержал своё обещание. Подарив юноше оружие, одежду и лошадь, он собрал воинов, выбрал из них пятерых для сопровождения Саида и, заставив их дать страшную клятву, что они не убьют его, со слезами на глазах отпустил Саида.
Безмолвно и мрачно ехали по пустыне пять всадников и Саид. Юноша видел, как неохотно исполняют они поручение, и ему причиняло немало беспокойства то обстоятельство, что двое из них участвовали в том сражении, в котором он убил Альмансора. Когда проехали уже около восьми часов, Саид услыхал, что они шепчутся между собой, и их лица сделались ещё сумрачнее, чем раньше. Он насторожился, стал прислушиваться и услыхал, что они говорят на языке, употребляемом только этой шайкой, и то лишь в самых тайных и опасных предприятиях. Селим, предполагавший сначала оставить у себя молодого человека навсегда, посвятил много времени, чтобы научить его этому таинственному языку. Но в том, что Саид услыхал теперь, не было ничего утешительного.
— Вот это место, — говорил один, — здесь мы напали на караван, здесь храбрейший муж пал от руки мальчика.
— Ветер развеял следы его коня, — продолжал другой, — но я не забыл их.
— И, к
