не только в баню идти, еще и одежду в стирку отдавать! И думать о том, что далее носить на службе. Или мы после следующего пожара уже останемся без повседневной одежды. А у каждого из нас ее немного, прямо сказать… и взять особо негде, да и пока не на что.
Расходы росли. Количество дзэни на связке таяло… Та же баня встала нам весьма немало, за пятерых-то. Но принять ее после давешних беспокойств было весьма кстати. Горячая вода и пар смывали все тревоги. Хорошо было лежать в горячей воде, расслабившись и отрешившись от суеты. Так и лежал бы, если бы влетевший в парилку брошенный могучим броском наш человек-гора Саторо Оки не приземлился прямо в общую купальню, едва не сломав дощатый борт и подняв тучу воды и тем почти осушив ее.
— Саторо! — зарычал могучий голос, напуганные люди покидали обмелевшую купальню, пришлось вылезти и мне встречать неведомую опасность самому. Саторо едва поднялся за мной с мокрых досок вплеснувшейся напрочь купальни.
Человек, ворвавшийся следом, был потрясающе, нечеловечески огромен. Великан, гора, Фудзияма на ногах.
— Саторо! — зарычал он так, что мощь его голоса едва не потащила меня по скользкому полу. — А ну вернись, шавка! Я с тобой еще не закончил!
— В чем дело? — громко выкрикнул я, одновременно понимая, что место и время не самые удачные для противостояния, мечей-то у меня в бане нет. А у этого ходячего ужаса оружие как раз всегда при себе, прямо под кожей. Огромные мускулы перекатывались на плечах толщиной с мой торс. Зеваки восхищенно шептались. Волосы у меня на затылке шевелились.
— Ты еще кто такой? — грозно нахмурившись, пророкотал, наклоняясь надо мной, человек-Фудзияма. — Смерти ищешь?
За моей спиной вновь сомлевший Оки, поскользнувшись, сполз без сил обратно на мокрый пол.
— С некоторых пор я начальник этого человека, — с каким мог достоинством ответил я. — Все, что вы имеете к нему, теперь следует решать со мной.
Гора Фудзи усмехнулась в затянутом паром поднебесье:
— Староват ты для посыпанного рисом круга, дедуля, но ценю за решительность. А теперь сделай шаг в сторону, почтенный, будь добр, и я быстро и безболезненно пришибу этого твоего подопечного, никто даже и не заметит, и на том закончим.
Вот тут я очень сильно пожалел, что оставил мечи у входа, под присмотром банщика…
— Никто никого здесь не пришибет, — негромко, но веско произнес новый голос. — Не в моем присутствии. Приказываю всем разойтись.
Я и человек-гора разом посмотрели на нового участника. А это оказался не кто-то, а сам надзиратель квартала Одэнматё, господин Ёсида! Тоже изволили посетить баню после грязного и пыльного занятия на пожаре. Уже чистый, выбритый, свежий, в свободно накинутой верхней одежде — видно, только что спустился на грохот и крики по лестнице сверху, со второго этажа бани, где в приятной компании сослуживцев вкушал послебанный отдых за игрой в сёги и пересказами слухов из Замка…
Человек-гора право на грозный взор надзирателя оценил, а может, по натуре был законопослушен. Кидаться мимохожими борцами в бане это одно, это удаль дурная, но какая ни на есть, а вот кидаться на представителя власти — это другое. Это уже глупость.
— Увидимся еще, Оки, — произнес человек-гора и отбыл в покое на восток.
Оки повозился в бассейне и смог подняться на ноги.
— Что вы не поделили, Оки? — раздраженно спросил я.
— Простите, господин Исава, — громким шепотом повинился мой самый крупный и младший подчиненный. — Не разошлись вот в узком месте, человек уж больно большой. Важный… Место ему я уступил, по-вежеству, а вот спину ему тереть, я уж не обяза. Я хоть и младше, да не из его школы. Вот и порешали, кто кого первым из бани-то вытолкнет…
— Просто не знаю, что сказать, — ошарашенно проговорил я.
— Исава, — не мигая, проговорил господин Ёсида, и от его равнодушного голоса мне стало не по себе. — Полагаю, что в дальнейшем вы сможете внимательнее следить за своими людьми и никто из них больше не потревожит мой послеобеденный отдых. Я очень на это рассчитываю.
— Простите, господин надзиратель, — кланяться в пояс голым было странно… — Приложу все старания…
— Если в остальном все в порядке, я удаляюсь, — произнес почтенный Ёсида и степенно отбыл наверх.
Ох я потом Оки накостылял. По-отечески, в воспитание. Все высказал, что на душе накопилось! И банщику пришлось доплатить за разлитую воду и беспокойство. Расходы одни…
А еще на обратном пути в храм пришлось пройти мимо давешнего еще не остывшего пепелища, и там мы увидели, как копается в пепле парочка людей Икимару! Ничего себе! Совершенно возмутительно!
— Эй вы! — выкрикнул малыш Тогай. — Вы чего там делаете?!
А эти двое как раз ломали лезвием короткого танто крышку деревянного ящика, который достали из схрона под домом. Никто после нас это схрон, видимо, не искал или не догадались, как найти, а эти ловкие в своем деле ребята его раскопали, пока никто не видел!
— Эй вы! — крикнул уже я, ступая на пепелище, невзирая на только что принятую ванну. Я чувствовал, что остальные следуют за мной не колеблясь, и даже не оборачивался. Я был уверен.
Тут эта парочка сломала крышку, и крепкий голоногий, с длинной щетиной на лице молодец запустил в ящик руку и вскочил со свертком белой ткани в руках. Сверток развернулся, когда он взялся за рукоять меча при нашем приближении. Это оказалось длинное сложенное вдвое белое кимоно из белого ясного шелка, в ярком узоре из цветов, подобных языкам пламени, кажется, это были стремянники долины Мусаси…
Товарищ молодца, малолетка, совсем пацан еще, оглядел, как мы развернутым полукругом приближаемся, и дал деру.
Молодец с добычей, к чести его, не дрогнул, только отступил от ящика, наматывая кимоно на руку.
— Тише, — отозвался, он, — тише, дедуля. Мы же со всем почтением, безо всякого умысла.
— Положи что взял, — приказал я.
— Ну, это нет, — отозвался молодец, пряча сверток в запах своего короткого юката. — Что в руки попало, то пропало. Не взыщи.
— Это вещи женщины, у которой ничего в жизни больше не осталось, — сказал я.
— Свадебное кимоно ей тем более ни к чему, — отозвался молодец, делая еще шаг назад.
— Сухэй!
