Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
– У неё шесть пальцев на руках! – крикнул в ужасе.
– Что вы, доктор Гуревич, – укоризненно пробормотала акушерка. – Это кажется. Она просто пальчики топырит.
– А вы посчитайте! – завопил он, пытаясь поймать мельтешащие ручки. – Вы посчитайте!!!
– А ну гоните его в шею, – велела усталая Катя, и доктора Гуревича вывели, уважительно приобнимая за талию.
Когда Серафиму впервые внесли в дом в ручной новомодной качке и торжественно водрузили на стол, как какой-то именинный пирог, оба их бугая смущённо склонились над сморщенным личиком в ореоле рыжих кудрей.
Мишка буркнул, пожав плечами:
– И чё делать-то с этим сухофруктом?
Катя захохотала, как в молодости, и сказала:
– Как что? Любить!
…Какое же это время было чудесное: они помолодели оба и вели себя прямо как молодожёны: всё время обнимались-целовались и на прогулках с коляской всюду ходили, взявшись за руки. Остановятся вдруг посреди улицы, стоят и смотрят, смотрят друг на друга…
Оба сына поглядывали на них искоса, держались дистанционно и, допускал Гуревич, – покручивали пальцем у виска.
* * *
Так вот, однажды Серафима, лет девять ей было, приволокла домой хомяка. Дело житейское, многие дети проходят этот умилительный этап единения с природой почему-то именно на хомяках. Но бывает, что и на кроликах или шиншиллах, или, что гораздо спокойнее, на черепахах. Гуревич кипятился, считая, что любовь к животным в их доме полностью окупает и воспитует такса Крендель, в эпоху которой Серафима родилась и выросла.
– К чему тебе это безмозглое создание, – восклицал он, – когда в доме обитают представители высших форм жизни?
– Крендель – общий, – возражала дочь. – А хомяк – мой личный.
Хомяк оказался занудой и беспокойным жильцом. По ночам не давал никому спать, грыз решётку на двери в сад со звуком, с каким Эдмон Дантес, вероятно, пилил железные прутья своей темницы. Гуревич подумывал выпустить его – как бы случайно, ненароком… Но однажды за завтраком дочь обронила, что у Даны, подружки её, скоро день рождения, вот бы ей подарить…
– …хомяка! – обрадовался отец. – Давай подарим хомяка!
– Да ну, – отозвалась девочка, – это не подарок. Вот если б котёночка… Пап, а коты – тоже высшая форма жизни?
Гуревич припомнил тюремный двор. Не самое радужное воспоминание…
Нет, в его пёстрой и многотрудной израильской жизни тюремного срока ему пока не выпало, но в разные годы он подменял в тюремной больничке двух своих коллег-приятелей во время их отпусков. И помнил, что тюремный двор буквально кишит кошаками.
Однажды по требованию санэпидемстанции они с медбратом Адамом отловили штук восемнадцать котов и, забросив их в воронок, вывезли далеко в пустыню, в естественную, так сказать среду их обитания.
Как только дверцы фургона открылись, коты с истошным воем вывалились на землю, построились в колонну и рванули через пустыню в направлении своей тюремной обители. Наутро все они уже разгуливали по тюремному двору, привычно ошиваясь под дверью столовой и пекарни, издевательски поглядывая в сторону Гуревича.
Да, в тюрьме «Неве-Орен» была своя пекарня, и пекари-заключённые подбрасывали этим вольным корсарам ошмётки засохшего теста, а то и вчерашние булочки, не съеденные террористами.
На другой день после работы Гуревич заехал в тюрьму, отозвал в сторонку пекаря Йоси, получил булочку с изюмом и, энергично её жуя, обозначил просьбу: так и так, у вас тут плодятся эти твари, хорошо бы мне выбрать котёнка.
– Да ради бога, – отозвался тот. – Сейчас скажу ребятам, они поймают тебе какого-нибудь бандита.
И опытные взломщики и аферисты, надев ватные рукавицы, отправились на поимку зверя. Минут через пять вернулись с уловом: котёнок, изумительный красавец, глянешь – сердце тает: пепельно-дымчатый, с глазами-топазами, лапы в длинных чёрных гетрах. Царь… Вот только совершенно дикий. Его посадили в картонный ящик из-под муки, просверлили дырочки, накрыли крышкой. Он сидел там и глухо рычал, как бульдог.
– Что ты хочешь, – заметил Йоси, протягивая Гуревичу вторую булку, с черносливом. – Он родился от двух зеков, кем он ещё может быть!
Дома, прежде чем открыть коробку, Гуревич велел домашним «сделать круг пошире», точнее, разбежаться по стенкам; надел кухонные рукавицы, открыл крышку ящика и выхватил котяру за шкирку. Тот взвыл и принялся всеми четырьмя лапами со свистом рассекать воздух когтями, как янычар – саблей.
В первый же вечер он разметал подушки на диванах, порвал занавеси и, кажется, даже передвинул мебель. Наконец забился под кровать, где продолжал шипеть, завывать и скрежетать… Гуревич не рисковал нагнуться, глянуть в его дикие жёлтые глаза.
Но одно доброе дело кошак всё же сделал: куда-то исчез надоедливый хомяк со своим напильником. Надо надеяться, удалился в неизвестном направлении – об ином страшно думать.
Словом, с большими предосторожностями котёнок был переправлен, как и любой зек – под конвоем, в картонном автозаке. Дане понравилась его дивная пушистая шёрстка.
Настоящий Подарок!
Тут бы занавес дать, но Гуревич не любил открытых концов ни в романах, ни в театральных постановках, ни в историях собственной жизни. Месяца через два, заслышав с улицы вопли дерущихся котов, крикнул дочери: а что там протеже наш, котяра, живой? В смысле, жива ли приёмная семья?
Дочь появилась в дверях гостиной, убавила звук в телевизоре и спросила:
– Пап, как называется уголовник, который в камере главный над всеми?
– «Смотрящий» он называется, – озадаченно ответил отец. – А что?
– А то, что котяра в семье у Данки стал таким вот «смотрящим». Всю семью строит. Их каждого уже по три раза в разных местах зашивали. Терпит он только бабушку – та ему шваброй под кровать еду запихивает.
* * *
О природе любви написано много книг: как возникает она, сколько длится, как разбиваются сердца; любовная страсть разрушительна, но и чертовски притягательна, она неизменно людей завораживает.
Природу ненависти изучают психологи и психиатры, да и мало-мальски приличный писатель без неё жить не может: без ненависти, без ревности, без ярости не состряпаешь ни пьесы, ни повести, ни приличного романа.
О природе человеческой доброты написано немного, невнятно и скучновато; мало кто ею интересуется. Часто ли вам приходилось встречать людей, подставлявших левую щеку, вместо того чтобы врезать обидчику от всего сердца обоими кулаками, а если удастся, то и ногой? Да и откуда она возьмётся в наше время, в заурядном современном человеке, эта странная и обременительная штука – природная доброта?
Гуревич сидит у себя в кабинете, дверь тихонько открывается. В щели – фрагмент знакомого лица: на голове бедуинский платок намотан, обе руки забинтованы, и девушка со слабой улыбкой их предъявляет. Это Зина… Вот теперь уж её наверняка уволили – кто из родителей готов терпеть у себя дома странную особу, рехнувшуюся на сострадании к бродячим кошкам! Гуревич в сердцах бросает ручку на стол, вскакивает и кричит в собственном бессильном сострадании:
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
