головой и как деловито он за воображаемые промахи шлепал свою молодую команду по упругим задушкам.
Обходили мы какую-то высоко торчащую из воды ноздреватую дикую скалу, и Шарте-старший, перестав грести, рассказывал нам:
— Этот мыс называется мысом Табак. В бурные черные ночи, когда таможенная команда сидит по своим безопасным жилищам, к этой скале подплывают итальянские контрабандисты. Видите ли вы на высоте эти страшные уступы, щели и темные гроты? Только железные ноги опытного контрабандиста могут вскарабкаться на эти суровые и недоступные высоты. Там-то в гротах и туннелях они и оставляют свои узлы и пакеты с табаком. И уже дело провансальских контрабандистов найти запрещенный табак в условленном месте и взять его, оставив взамен его уплату деньгами или другим контрабандным товаром. В таком обмене никогда не бывает обмана. Всем известно, как сурово карает изменников всемогущая и всевидящая мафия.
Между мысом Табак и военным сигнальным маяком расстилалось свободное тихое пространство моря.
— Вот здесь мы и начнем ловлю, — сказал капитан. Он спустил в воду на веревке большущий камень, а другой конец веревки привязал к корме: получился первобытный, но устойчивый якорь.
— Но прежде, — сказал папа Шарте, — прежде необходимо нам подкрепиться. Исполнительный Фернанд быстро нырнул в трюм и так же быстро вынырнул из него с припасами: с холодным мясом и ветчиной, с пресной водою и бутылкой красного вина. Молодежь от вина отказалась, но мы с г. Шарте тяпнули по малой чашечке и, выпив, густо крякнули, как настоящие морские волки из Жюль Верна или Стивенсона.
Закусив, начали ловлю. Удочки у Шарте и у старшего сына были донные, как и мой первобытный «самолов», но их щегольской вид, их затейливое и сложное устройство, совсем для меня непонятное, ясно говорили о том, что эти рыболовные снасти куплены недавно в английском магазине и представляют собою аппараты модерн, новейшего образца, последнего крика моды.
Рыба клевала довольно часто, но — увы! — каждый раз наши крючки, вытащенные из воды, оказывались либо с нетронутой наживкой, либо совсем пустыми. Милый Фернанд спокойно и молча наживлял моллюсками и свою и наши удочки.
Я пригляделся к их манере подсекать и наконец увидел и свою и ихнюю ошибку. Все мы, почувствовав клев, тащили удочку из воды широким, длинным и потому замедленным взмахом. И я вспомнил, что тридцать лет назад совсем, совсем другой сноровке учился я у беспорточных одесских мальчуганов, когда ловил вместе с ними, самоловом, жирных бычков на молах Практическом и Карантинном и на Тендровской косе. Тогда я не держал сигнальную бечевку в руке, — нет, она у меня лежала, слегка придерживаемая большим пальцем, и беспрестанно чувствовал легкое прикосновение, внизу, грузила к подводным камешкам, и леска у меня всегда была полунатянутой. Быстрый клев жадного бычка мгновенно дает о себе знать чуткому указательному пальцу, и в тот же самый миг послушный палец делает быстрое короткое дергающее движение вверх. И — готово… Бычок — есть! Сначала тяжелеет бечевка, потом и сам, нарвавшийся на зубчатое острие, лобастый бычок упирается и трепещет, влекомый кверху. Так все дело в быстроте рефлекса. Известно, как молниеносны рефлексы у диких животных; у домашних чуть-чуть слабее, но даже у уличных мальчишек они еще удивительно сильны. Потому-то одесские мальчуганы и ловят бычков сотнями за какие-нибудь два часа, и потом, продав их рыбнику по копейке за десять штук, блаженствуют поджаренными семечками и халвой.
Трудно было мне, после долгой отвычки, вспомнить и воскресить в пальцах эти почти инстинктивные рефлексы. Наконец-то тяжесть бечевки и ее судорожные колебания дали мне знать об успехе. Вытянул я белую в крапинках, небольшую, но тяжелую рыбку, необычайно колючую.
— О! Мсье! Поздравляю вас! Знаете ли вы, что эта рыба очень ценная и редкая? Называется она «раскасс»…
А потом пошло и пошло… Не знаю, место ли попалось нам такое уж раскассистое, или для меня подошла пора удачи, в самом деле, ко мне вернулся второй бессознательный разум, но «раскассы» так и лезли на мои крючки, и ни один не уходил. Фернанд сумел приглядеться ко мне. Он поймал одного «раскасса» и два мелких окунька. Папа ничего не словил. Он поглядел из бинокля на маяк и сказал, что там вывешен сигнал, извещающий о перемене погоды к буре: «Так не лучше ли нам будет убраться своевременно? Здесь ветер мистраль, и штормы в этих местах крайне опасные».
Фернанд дорогою пересчитал мою добычу: оказалось девятнадцать «раскассов», один окунек и пять каких-то маленьких рыбок. Капитан не позволил мне грести, и все время называл меня «le roi de la pêche»[20]. В тоне его не было зависти. Но мне стало немного грустно.
Для чего, в самом деле, не устоял перед рыболовной жадностью? Ну, привезли бы мы по одной какой-нибудь рыбке, и опять продолжалась наша невинная дружелюбная игра в морских волков…
Я так и знал, что на берегу г. Шарте откажется от дележа добычи и заставит меня взять все, что я наловил. Но я не мог предполагать, чтобы он меня совсем списал с корабля «Марсель». В те дни, которые мне еще пришлось прожить на мысе Гурон, трое мореходов Шарте нередко выходили в море. Я с ними кланялся, даже разговаривал. Мсье Шарте неизменно называл меня «королем ловли», но уже на борт своего судна не пригласил никогда.
А уха из чертова «раскасса» оказалась все-таки превосходной, жирной, вкусной и крепкой.
<1931>
Примечания
1
Записная книжка (франц.).
2
до востребования (искаж. франц. poste restante).
3
«Black Prince» (англ.) — «Черный принц».
4
«Genova» (ит.) — «Генуя».
5
Привет… итальянцы… моряки! (ит.)
6
Привет, господин! (ит.)
7
Добрый день, господа. Красное вино… (ит.)
8
Мальчик (от ит. bambino).
9
По-гречески: господин (примеч. А. И. Куприна).
10
Добрый вечер (примеч. А. И. Куприна).
11
«Правь, Британия» (англ.)
12
Прощайте, мой дорогой товарищ (итал.)
13
Пиджаке (от фр. veston)
14
В прежнем положении (лат.)
15
«Правь, Британия!» (англ.)
16
Наусникам (от нем. Schnurrbartbindhalter)
