умер в мучениях. Сколько было горя, сколько слез! И клятва: впредь больше никогда не держать кошек, с которыми так больно расставаться.
Но сердцу не прикажешь. Дрогнуло оно, когда Ольга Петровна промозглым осенним днем возвращалась из магазина и увидела под кустом у подъезда мокрого и дрожащего котенка (соседки говорили, что недавно бродячая кошка окотилась в подвале). Принесла домой, обогрела, накормила. Серо-белый кот, названный Маркизом (из грязи да в князи?), прижился и стал домашним любимцем.
Тяжелое детство сказалось на характере. У Маркиза появился агрессивный нрав лидера, и он первым задирал соседских котов. Дома вел себя паинькой, знал свою лежанку – красное кресло, когда приспичит, просился на улицу и никогда не позволял себе вспрыгнуть на стол ради лакомого кусочка. Хотя, по словам Ольги Петровны, имел за душой грешок – любил вкусно и плотно покушать. В еде привередничал, уважал только рыбу да мясо. Различал даже сухие кошачьи корма, «Китекет», к примеру, на дух не переносил. К чужим людям в доме относился подозрительно, позволял себя ласкать только хозяйке. И стоило той сесть вечером у телевизора, как Маркиз тут же вспрыгивал на колени, лез на плечо, терся своей усатой мордой и отчаянно мурлыкал.
Летом прошлого года Ольга Петровна с мужем решили навестить родственников на Урале. Договорились с соседями, что те несколько недель подержат Маркиза на даче. 25 июня 98-го года кота посадили в коробку, и соседи на машине по сусанинскому тракту увезли его за 30 километров от Костромы. Одну ночь переночевал Маркиз на новом месте и… исчез. Вернулись его хозяева с Урала к разбитому корыту, долго горевали, ведь больше пяти лет с Маркизом прожили, но время лечит, постепенно свыклись с утратой.
И вот на Пасху, 11 апреля, в светлое Христово Воскресение, когда на столе красовались крутобокий кулич и румяные яйца, под дверью раздалось привычное призывное мяуканье. «Почудилось, должно быть», – решила Ольга Петровна, но к дверям порхнула ласточкой. Маркиз, прошедший за девять месяцев 30 километров, выглядел жалким: тощий, грязный, шерсть тусклая, свалялась, хвост выщипанный.
– Мяу! – ввалился он в дом, как будто не было девятимесячной разлуки, и потребовал есть.
– Со мной от радости чуть инфаркт не сделался, – до сих пор не может прийти в себя от нахлынувших чувств Ольга Петровна. – Я просто упивалась счастьем, что на моих глазах в Пасху (!) творится чудо чудное и диво дивное. Рассказала соседям по подъезду, обзвонила родственников на Урале, которые знали о пропаже кота. Все радовались, удивлялись, охали и ахали.
А Ольга Петровна принялась возвращать Маркизу божеский вид. Откормила, отмыла, выстригла свалявшуюся шерсть. Когда-то давно ей приходилось читать в газете об аналогичном случае кошачьей преданности, но то, что такое счастье в жизни привалит к ней, никогда не думала. Разлука и переход на характер Маркиза не повлияли. Отлежавшись несколько дней, он вновь стал бегать по кошкам. Упущенное наверстывает? Исчезла только привередливость в еде.
Что побудило Маркиза к поведению, не свойственному этому хвостатому племени, которое, как известно, гуляет само по себе? Да, конечно, птицы и рыбы за тысячи километров перемещаются, но ими движет инстинкт сохранения рода, идут на нерест и летят к гнездам. Неужели любовь к хозяйке и теплу домашнего очага позвала его в даль светлую? Как шел он эти немыслимые для кошачьих лапок 30 километров? Чем питался долгие девять месяцев и где находил приют в трескучие морозы суровой зимы? Чувство какой силы гнало его вперед и вперед навстречу опасностям и… родному дому? Знал ли он, что победит и дойдет, или обреченно шел по принципу, что дорогу осилит идущий? Или божественное провидение вмешалось в частную кошачью судьбу и указало путь? Не зря ведь Маркиз явился домой именно в Пасху. Можно много нафантазировать, но мы никогда не узнаем всей правды жизни об этом героическом переходе.
Маркиз совершил подвиг (и в кошачьей жизни ему есть место) и доказал, что ничто человеческое ему не чуждо. А в жизни Ольги Петровны случилось чудо.
– Больше мы в гости не поедем, – говорит она, – пусть к нам приезжают. После того, что сделал Маркиз, я никогда не смогу с ним расстаться.
* * *
P.S. Видимо, люди настолько озверели, что коты стали очеловечиваться.
«СП-выходной», 1 мая 1999 г.
Специальный репортаж
ЧУР МЕНЯ!.. или НЕ ПРИВЕДИ ГОСПОДИ УСЛЫШАТЬ, КАК ЛОШАДИ РАЗГОВАРИВАЮТ
« … у поганых болот чьи-то тени встают»
Аргуновский лес издавна пользовался дурной славой у местных жителей. До 17-го здесь была шикарная помещичья усадьба с парком и искусственными водоемами. «Возмущенный разум» усадьбу сжег, аллеи заросли, пруды заболотились. Барин с домочадцами, по одной версии, погибли в пламени пожара, защищая добро, по другой – скрылись в Европах, где впоследствии сгинули в нищете и безвестности.
А в Аргуновском лесу с той поры появились движущиеся огоньки. Они манили и звали за собой. И сколько ни пытались словить их смельчаки-атеисты, каждый раз оказывались на крутом берегу пруда. Оцепенев над черной водой, слушали с другого берега совершенно дикий барский смех. «Леший водит!» – укоренилось в народе. И молодежь, возвращаясь по ночам через Аргуновский лес в родное Бобаново с танцев в Новоселках, старалась всегда идти гурьбой. При шуме и гаме дух помещика в образе лешего не показывался никогда.
Федор Иванович слыл человеком степенным, работящим и к проискам нечистой силы относился скептически. В конце 50-х он строил дом и однажды вез на телеге пиломатериалы из Новоселок в Островское. Почему взял левее и поехал по бобановской дороге, так потом и не смог объяснить. Говорил только, что впал как бы в забытье, сонный, мол, какой-то сделался. Очнулся от резкого толчка. Лошадь стояла у самого уреза воды Аргуновского пруда и нервно прядала ушами. «Что за черт», – вытаращив глаза, успел только выругаться Федор Иванович, и тут с другого берега послышался такой дикий хохот, что у бывалого мужика буквально зашевелились волосы, а душа ушла в пятки. Развернув лошадь, он что было мочи погнал к дому, неумело крестясь, сплевывая через левое плечо: «Сгинь, нечистая!» и вскрикивая на кочках «Чур меня!». Жена, ожидавшая мужа дома с годовалым сыном на руках, рассказывала, что Федор Иванович явился поздно, напуганный, бледный, с дрожащими руками. «Леший водил», – сказал он. Не одну неделю потом колобродил мужик по ночам, не в силах заснуть.
Неисповедимы пути, но все ведут к яру
Далеко не тайга окружает костромскую деревеньку Ульянино, но люди блудятся в этих лесах со зловещей регулярностью. Местные жители наизусть знают, что расскажет им очередной
