Она забрала кошачьи миски и лоток и по дороге домой потратила большую часть десятки, которую одолжила у Никола, на сухой корм и наполнитель. Теперь она распаковала эти принадлежности и принялась размещать их. Для лотка места немного. На данный момент придется поставить его под раковиной, в кухонной зоне. Но как только Пита немного освоится, можно держать окно открытым, чтобы кошка ходила на улицу, по крайней мере летом. А к тому времени, когда погода изменится… ну не будет же она жить здесь вечно. Кстати, прекрасный стимул найти жилье побольше, чтобы Пита обитала в привычных условиях.
Она насыпала в лоток немного наполнителя и пошуршала им, чтобы кошка услышала, что «туалет» готов.
– Туалет готов! – крикнула она. Пита все еще пряталась. Затем Кэсси поставила еду и воду на другой конец кухонной стойки. – Обед! – снова громко объявила она и пошуршала коробкой с сухим кормом, привлекая внимание кошки. Ответа не последовало.
Возможно, проблема заключалась в переноске, которая стояла на виду. Напоминание о травмирующем путешествии. Если спрятать ее, может, Пита и рискнет выйти. Хранить, правда, негде, поэтому Кэсси просто накрыла переноску полотенцем, стараясь как можно лучше замаскировать ее. Затем, присев на корточки, заглянула за комод, протянула руку и позвала кис-кис.
Пита смотрела на нее широко открытыми глазами и не шевелилась.
Кэсси встала и нетвердой походкой обошла комнату. Собрала липкие листки с дохлыми тараканами и выбросила их в мусорное ведро. Проверила еще раз свое растение. И в итоге снова оказалась на кровати. Взбив пару подушек, она уселась, обхватив колени руками и прислонившись спиной к стене.
Так вот какой он, этот вкус победы.
Снаружи шумно спорили двое мужчин, крича друг на друга, бросаясь угрозами и оскорблениями. Слышно, как распахнулось окно соседа, и его крики добавились к их крикам: «Ну-ка, заткнулись там оба! Или я спущусь и заставлю вас!» Она включила на планшете последние новости. Прибавила громкость, чтобы заглушить ссору.
Когда журналист, друг Никола, впервые рассказал эту историю, репортеры, казалось, засомневались. Они-то разматывали события с точки зрения конфиденциальности, делая акцент на то, что IMAGEN планировала делать с конфиденциальными данными. Борцы за гражданские свободы возмущались, остальная часть общества равнодушно молчала. Но как только просочилась информация о клинических испытаниях, настроения изменились. Снимки из клиники «Рафаэль-Хаус» сменялись аудиофайлами интервью с родственниками пациентов. Результаты испытаний комментировали говорящие головы нейробиологов и синтетических биологов. Сто тысяч пользователей Игры Воображения очнулись и поняли, что они принимали: синтетически сконструированные биомолекулы, реагировавшие на окружающую среду. Небезопасный продукт, проштампованный Департаментом инноваций. История вспыхнула и разгорелась ярким пламенем.
Теперь все внимание было приковано к волне протестующих, собравшихся у офиса IMAGEN. Кэсси смотрела на экран, переключаясь между каналами. В этой неоднородной массе выделялись разные фракции. Некоторые носили значки и рубашки, указывающие на их принадлежность к «Кампании За Реальную Жизнь». Другая группа людей стояла под транспарантом с логотипом «Свобода» и печатным лозунгом: «Руки прочь от моих персональных данных». Третья группа не носила ни значков, ни транспарантов. Женщины и мужчины, прилично одетые, но взъерошенные, молодые и старые, и всех возрастных групп между ними. Казалось, их связывало общее выражение лиц, общая манера поведения: раскрасневшиеся лица, решительный настрой. Они не скандировали, не листали газеты. Они напряженно, настойчиво разговаривали друг с другом и с репортерами.
– Я бы не пожелал такого своему злейшему врагу, – тихо говорил мужчина в офисном костюме.
– Считала, что дело во мне, но теперь… это была не моя вина… разрушившая мой брак… – громко произнесла пожилая женщина в микрофон репортера. – Пришлось продать дом, потому что мы не могли жить рядом друг с другом, слишком неудобно, чтобы терпеть… – Ее щеки покрыл румянец, на лице застыло выражение растерянного негодования.
Все это было так знакомо, и Кэсси поняла почему. Слушать этих людей – все равно, что сидеть на собрании их кружка, когда свинка шла по кругу. Истории у всех разные и тем не менее одинаковые. Но она продолжала смотреть, слушать, надеясь услышать что-то новое. Услышать про подключение, которое, к счастью или несчастью, произошло не с соседом сверху, или соседом по квартире, или партнером, кто спал рядом каждую ночь. Про подключение на расстоянии не нескольких метров, а миль.
С тех пор как Освальд объяснил природу подключений, эта тихая и упрямая мысль не покидала ее. Каждый раз, когда она всплывала в голове, просила обратить на себя внимание, Кэсси старалась отвернуться, но та не оставляла ее в покое.
Есть ряд факторов, необходимых для подключения. Развитые сети. Состояние сна. Сильный эмоциональный подъем. И близкое расстояние.
Близко, как Льюис спал рядом с ней.
Как Морган спала этажом выше.
Как в первый раз, когда она нашла Алана: на садовой скамейке возле его палаты, и их разделяла только стена. Считалось ли расстояние во всех этих случаях достаточно близким? Достаточным для того, чтобы подключение было настоящим?
Как на заднем сиденье машины, припаркованной в кустах возле клиники, и это был последний раз, когда она его нашла. Протягивая руки сквозь хаос, за мгновение до того, как подключения стали гаснуть, они двое совпали в страхе, ее ужас и его ужас. Словно на секунду их пальцы соприкоснулись.
И будто ничего между ними не было.
Будто ничего.
Все это время вопрос оставался неизменным. Что считать настоящим? Те бесчисленные разы, когда она надевала приемник, находясь у себя в городской квартире, в тридцати милях от клиники, и Алан ждал ее там, где они всегда встречали друг друга. Но ведь это слишком далеко? Между ними всегда было слишком большое расстояние.
Невыносимо признать, что факторы, о которых она знала теперь, являлись правдой. Как же тогда она воображала все это? Ладно там, водопад и шум дождя. Но не прозрачную же белизну его кожи, раскрашенную веснушками и футбольными синяками. Не чистейшую голубизну его глаз. Нет, как она могла чувствовать его так близко к себе, что даже воздух не смог бы проникнуть между ними? Его ритм. Подъем его груди на вдохе и падение на выдохе. Сильный, ровный стук сердца. Как вдыхала его тепло, запах уюта от его волос? Как его слова, обращенные к ней, могли быть текстом, который она сама заставляла его произнести?
Их разделяло тридцать миль. На таком расстоянии подключение невозможно. Значит, их общая реальность – всего лишь фантазия, в которую она позволила себе поверить.
Воображаемого или реального, в любом случае она потеряла его.
Спина заскользила по стене, и вот Кэсси уже лежала, уставившись на перекладины кровати. Почувствовав подступившие колючие и горячие слезы, она сдалась и разрешила себе плакать. А слезы били ключом из нее, выталкивали воздух из легких, пока она не начала задыхаться, и тогда ей пришлось сделать выбор – повернуться на бок или задохнуться. Слезы все текли, и раковина ее уха наполнилась соленой водой, волосы и подушка промокли… затем она задрожала и разлетелась на беспорядочные осколки, даже не слыша свой стон: «Нечестно, нечестно, нечестно…» Она плакала, пока не выплакала все слезы, до последней капли, с минуту оставалась спокойной, а потом заново ощутила свою утрату. И та снова выбила ее спокойствие и утопила в соленых слезах и соплях. Впившись зубами в мокрую подушку, Кэсси позволила волнам рыданий сотрясать ее. И в следующий раз, когда, обессилив от выплаканных слез, опустошенная, она открыла опухшие глаза, то обнаружила, что смотрит прямо в чье-то незнакомое лицо.
