посвятив оную третьей волне»…
И в нашем мире творчество описывается настолько порой дико, что ни за что не угадать, что может быть написано под двумя помещенными в музейный зал столкнувшимися машинами, придавленными гидравлическим прессом — хотя, казалось бы, ответ очевиден. Но нет! Путь мысли создателя поразителен и непредсказуем.
— Ладно — кивнул я, отвернувшись от икебан — Займусь главным.
«Главным» я посчитал то, что имелось здесь повсюду и осталось только потому, что вынести это было попросту невозможно — настенные разноцветных схемы наляпанные где только можно. А в центральной комнате еще и картины немаленькие. Начал я как раз с картин, усевшись на свободный край дивана и вперив взор в первую из трех.
Пейзаж. Мирный милый пейзаж. Высокий обрывистый берег густо поросший деревьями с синей листвой. Внизу, между стволами, виднеется излучина узкой речушки, на противоположном берегу чернеет несколько вспаханных полей. Над деревьями раскинулось небо, в его изумрудной глубине смутно угадываются очертания двух небесных тел — желтого большого и красноватого поменьше.
Вторая картина…
Еще один пейзаж. Но на этот раз чуть более современный — океанский берег, ранний вечер, розово-зеленое небо, клонящий вниз край тяжелого диска тусклого светила, потемневшая зеленоватая вода набегающая на светлый песчаный берег, ползущая куда-то сонная тварь чем-то напоминающая крокодила украшенного вытянутым черепашьим панцирем. За заливом к небу поднимаются высокие пирамидальные здания-небоскребы, уже зажглись сотни окон, но многие еще остаются темными или же отражают лучи садящегося светила.
Ладно…
Третья картина.
А вот тут уже кое-что более энергичное и даже боевитое.
На третьей картине была изображен покоящийся в ангаре летающий крест — точно такой как тот, что я разбил о холм. Определил это по горбатой рубке на фюзеляже. Рядом с крестом три парня и одна девушка. Разодеты в комбинезоны с меховыми воротниками, в руках держат шлемы, на губах широкие улыбки. Девушка красива — ее даже не портят мощные надбровные дуги и широченные прямые брови. Парни отличаются статью и мощными подбородками. Но один из троих чуть отличается — явный мыслитель, что заметно по зачесанным набок волосам, меньшим надбровным дугам, очкам с прямоугольными линзами и без дужек, блокноту под ладонью прижатой к шлему. Ну и взгляд особый — вдохновенный и при этом чуток рассеянный. Он как бы вроде бы и здесь, но при этом мыслями уже там…. Получилось у художника передать его характер. Перед четверкой летчиков целая толпа. Между толпой и четверкой героев седовласый высокий старик что-то втолковывающей улыбающейся молодежи. Судя по серебряно-золотым эполетам на плечах совсем не военного покроя плаща дедушка не из простых будет. Да и за его спиной вроде как в толпе, а вроде и перед ней, стоят два дюжих молодца с квадратными плечами. Охранники?
Как бы то ни было — картина пусть и занимательная, но мне ничего не говорящая. Пейзажи и те информативней были. А эти герои в комбинезонах… они явно знаковые персонажи для этого мира. Но не для меня.
Опустив глаза вниз, обнаружил, что успел сделать черновые корявые наброски всех трех картин и набросать снизу поясняющие заметки. И ведь не помню как потянулся за бумагой и карандашом — настолько увлечен был рассматриванием.
Поежившись, передернул задумчиво плечами, карандаш остановился.
Что-то не так…
С тех пор как вошел сюда, ощущаю себя… лишившимся чего-то…
Но чего я лишился? Одежды? Ставшего привычным холода? Стылой темноты? Свечения Столпа?
Шепота!
Наклонив голову к плечу, прислушался…
Точно. Я не слышу больше шепота. Как отрезало. Даже в кресте я всегда слышал этот шепот — пусть едва-едва, но слышал всегда. Когда открылся кокпит, шепот стал явственней. Но здесь, в центральной комнате, защищенной толстыми стенами, в моей голове снова воцарилась тишина. И от этого я чувствовал себя обделенным. Решив, кое-что проверить, сходил в комнату с окном, подошел поближе к стеклу и снова прислушался. На этот раз мне удалось уловить слабый-слабый вкрадчивый шепот, зазвучавший в голове.
Ладно…
Продолжу свои изыскания. Налюбовавшись картинами чужого мира, самое время перейти к схемам чужого мира. А их было всего две — первая тут же, на стене наблюдательной комнаты. Тут даже не схема, а снабженные надписями рисунки, складывающиеся в отчетливую картину. Красный человечек подходит и дергает рычаг. На окне поднимаются мощные защитные створки. Человечек садится перед открывшимся окном и наблюдает, делает записи. Следом человечек убирает записи в большой металлический ящик, запирает оный и опять дергает за рычаг. Створки закрываются. Человечек покидает наблюдательный пункт.
Хорошо. Тут все более чем понятно. Даже скучно. Но я знаю, где находится схема побольше и повеселее. И чем-то она мне почему напомнила Помпеи — когда я мимоходом глянул на схему в первые минуты. Пройдя через центральное помещение к тамбуру, дернул «энергетический» рычаг и на этот раз он поддался, сыто щелкнул. Миновав дверной рычаг, я остановился у схемы, оценил ее еще раз и удовлетворенно кивнул. Все верно. На схеме изображено нечто вроде знаменитейшей картины «Последний день Помпеи» безжалостно переделанной в наглядную схему уже не панического, а организованного бегства. Паника здесь порицалась, организованность поощрялась.
В самом начале имелось некое слово и жирный изогнутый знак похожий на деформированную «9». Учитывая, что этот же самый знак я уже видел четыре раза на предыдущей схеме, я предположил, что это здешний «!», подчеркивающий важность или тревожность ситуации. А какая здесь может быть тревожность и опасность? Да одна-единственная — Столп. На схеме описывалось что делать, если вдруг Столп даст о себе знать.
Дальше — после «!» — показывались и осуждались перечеркиванием паникующие красные фигурки хватающиеся за головы и мечущиеся по зданию в слепой панике. Нехорошо так поступать. Зато те фигурки, что деловито одевались в комбинезоны, собирали вещи, хватали стальные контейнеры и вырывали приборы из консоли управления, были ласково обведены жирным зеленым. Вот правильное поведение. Дальше им, нагруженным собранным важными предметами и личными вещами, следовало направиться к лестнице ведущей на крышу. Изображение горбатого креста доказало правильность моих предположений — у них всегда имелось при себе средство для срочной эвакуации стоящее прямо на крыше. Удобно, быстро, никуда не надо мотаться по морозу.
Но…
После жирной черты, что как бы подводила черту после первой благополучной части событий, схема переходила к куда менее радужному развитию событий для работников наблюдательного пункта. Печальные события начались с рисунка перечеркнутого красным креста и здешнего «!». Понятно. Воздушное средство эвакуации недоступно или приведено в негодность. И что делать в таком случае? А все просто. Зеленые фигурки вытягивали из
