Павел протянул руку – стыки чешуек действительно легко прощупывались. К удивлению саркофаг оказался ощутимо теплым, причем тепло было какое-то глубинное, исконное, что ли. Тепло живого существа, а не нагретого механизма. Едва заметная черта тянулась через всю верхнюю плоскость – Павел подумал, что, наверное, это щель между створками. Углы саркофага были плавно скруглены; один из торцов был просто плоский, а ко второму примыкала непонятная цилиндрическая кишка, слишком короткая, чтобы назвать ее трубой или шлангом. На краях кишки чешуйки выглядели болезненными – иссохшими, отслаивающимися. Павел присел, вглядываясь. Протянул руку, ухватил торчащую чешуйку. Она неожиданно легко отделилась. Чешуйка как чешуйка. Серовато-коричневая, гораздо светлее саркофага, слегка похожая на матовое стеклышко. Павел повертел ее перед глазами и опустил в карман куртки.
Некоторое время он провел рядом со странным грузом, но добавить что-либо к наблюдениям не удалось. Саркофаг глубоко упрятал свои тайны и делиться ими ни с кем не собирался. Павел подумал, что его предшественники, наверное, вот так же разглядывали непонятный предмет, за который сулят многие миллионы, и отступали, не в силах постичь его секрет.
«А с чего я вдруг решил, что саркофаг прячет какую-то тайну? – задумался Павел. – Что в нем, в сущности, необычного? Ящик ящиком, даром, что чешуйчатый. Ну, везут какие-нибудь мафиозо пару тонн какой-нибудь наркоты. А Павел голову ломает – тайны, секреты…»
Он склонил голову, прислушиваясь к внутреннему оппоненту. Тот отмалчивался. Так и не дождавшись мысленного ответа, Павел втянул голову в плечи и побрел прочь.
Ответ пришел к нему позже, когда скаут прыгнул еще дважды, а Павел изрядно покопался в бортовом компьютере.
«В самом саркофаге действительно мало странного. Просто рядом с ним происходят очень странные события.»
Павел без аппетита поужинал, забрался в гамак и принялся ждать новые странности.
Ждать пришлось приблизительно полночи.
Пробуждение накатило от острого ощущения чьего-то чужого присутствия. Павла буквально сковало – не осталось сил двигаться. Самое большее, на что у него хватило смелости – это чуть-чуть разлепить веки.
Рубка освещалась слабой аварийкой тускло-желтого цвета. До боли скашивая глаза, Павел огляделся, но никого не увидел. Тогда он бесшумно повернул голову.
И увидел ее. Женщину. Он сразу понял, что в рубке находится именно женщина – по силуэту. Она была либо обнажена, либо одета во что-то обтягивающее. Склонившись над пилотским креслом, она копалась в сброшенной Павлом одежде. А точнее, в карманах куртки.
Павел был так поражен, что неловко двинулся, и буквально выпал из гамака. Снова зажегся свет, едва он коснулся пола, только на этот раз коснулся не ступнями, а всем телом. Несмотря на падение, глаз от ночной гостьи Павел не оторвал.
Она обернулась на звук, и Павел увидел ее лицо.
Он не впервые видел это лицо, и женщину эту мгновенно узнал.
В семье хранилась старая голография, привезенная из легендарного рейса корабля Ушедших пра-пра-прабабкой Вероникой Стародумовой.
Пятеро людей. Слева – разбитного вида парень с грустными глазами и аккуратной щеточкой усиков. Михаил Зислис. Старший навигатор.
Рядом – родственница, бабка Вера, молодая и симпатичная, с толстой косой на плече, смотрит чуть-чуть в сторону, а не на снимавшего.
В центре – смуглый черноволосый мужчина очень сурового вида, с жестким и озабоченным взглядом. Лет ему на самом деле примерно столько же, сколько и Зислису, но его почему-то хочется назвать мужчиной, а не парнем. Это капитан – Роман Савельев.
Рядом с капитаном незнакомый Павлу человек – пра-пра-прабабка не сумела вспомнить его имя, помнила только, что он погиб во время стычек экипажа Савельева с прихлебателями директората Волги.
И справа – она. Ночная гостья. Юлия Юргенсон. В том же обтягивающем комбинезоне, что и сейчас, только куртки Павла на голографии у нее в руках, понятно, нет. Старший пилот. Худенькая коротко стриженная женщина с неуловимо асимметричным лицом и совершенно обезоруживающей улыбкой.
Голографию эту Павел представил до невероятности ярко, до мельчайших подробностей, словно действительно на нее посмотрел.
Павел вскочил; женщина бросила куртку на кресло и, быстро-быстро пятясь, отступила к арочному проему в центральную камеру скаута. Свет там и не подумал зажечься.
– Эй! – сдавленно позвал Павел и украдкой приблизился к креслу. Попробовал выглянуть в проем, но с этой точки центральная камера просматривалась плохо.
Вдохнул, решительно сжал кулаки, и вышел из рубки. Свет послушно зажегся.
В центральной камере никого не было. Шлюз в грузовой отсек выглядел закрытым, и таковым оказался, когда Павел проверил.
А еще – прямо по неровным сегментам полуперепонки шла выведенная чем-то красноватым надпись: две русские буквы.
«Ю Ю»
Надпись еле уловимо пахла малиной.
Павел долго рассматривал две буквы «Ю» и тупо переминался с ноги на ногу.
Во-первых: откуда, если не из саркофага, взялась на борту женщина в пилотском комбинезоне? Во-вторых, что она искала в карманах куртки Павла? В-третьих, а не снится ли это все?
Павел яростно потряс головой. Крепко зажмурился и вновь открыл глаза.
Надпись и не подумала исчезнуть. А он, Павел Неклюдов, начинающий авантюрист-одиночка, стоял в центральной камере скаута Роя – босой, в казенных военных трусах и майке, и размышлял – скоро ли он окончательно сойдет с ума.
Решив мыслить холодно и здраво, он немного отложил визит в грузовой отсек и пошел умываться-одеваться.
Первые же пригоршни холодной воды обожгли разгоряченное лицо, и Павел вдруг сообразил, ЧТО могла искать в его карманах женщина из саркофага.
Чешуйку. Которую Павел вчера отковырял от трубки-кишки и сунул в карман.
Что же еще? Только ее.
Торопливо вытерев руки, Павел чуть не бегом вернулся в рубку и схватил куртку. Сунул руку в карман – левый, это он помнил прекрасно.
Карман был пуст, только несколько обычных комочков свалявшейся пыли, которые можно выковырять из уголка любого кармана во вселенной. А чешуйки – нет.
Оттого, что чешуйки в кармане не оказалось, Павел окончательно успокоился, доумывался, и просидел некоторое время в сортире, злорадно подумав, что когда кто-нибудь вздумает ломиться сюда же, он с полным правом проорет: «занято!» и даже не подумает поспешить. Спокойствие казалось ему неожиданным и нелогичным, но тем не менее было приятным. Любому приятно сознавать, что спокойствие сохранено, хотя вокруг творится сущая чертовщина.
Потом он не спеша позавтракал, и лишь после этого посмотрел – сколько там осталось лететь. Обещанные Коллегой странности просто надоели. Даже бояться их расхотелось. Возможно потому, что женщина-морок, гостья не то из прошлого, не то из подстегнутого чем-нибудь неясным подсознания, не то действительно из саркофага, поспешно сбежала от Павла, хотя он сначала здорово передрейфил, и страхи его были похожи на бессмысленный детский ужас перед тем-кто-сидит-в-темноте-под-кроватью.
