Тихой песней звучит ручей судьбы.
Трава шелестит музыкой покоя.
Лишь в прощенье найдешь исцеление.
Цапля торжественно ступала по озеру. Сложенные белые крылья выглядели как панцирь, а на воду птица поглядывала с возвышенным презрением.
На камнях квакали зеленые жабы. Где-то поблизости вился уж. Повеял ветер, и трава зашелестела песней.
Видимо, сначала на этом месте пытались построить крепость, но по каким-то причинам от этих планов отказались. И сейчас толстые столбы поддерживали сложное строение, стоящее над слиянием рек. То, что должно было стать крепостью, теперь было перегрузочным пунктом для речных судов. И заодно пристанищем для торговых караванов, пилигримов, а в последние несколько недель – еще и для беженцев с юга, изгнанных мангутами и рассчитывающих на убежище на землях северных кланов. Сейчас, впрочем, волна беженцев схлынула и здесь снова стало спокойно. Ночью, утром, днем и вечерами слышны были шелест трав, тихая мелодия реки, кваканье жаб.
Цапля на минуту отвлеклась на деревянные постройки вдали, потом снова презрительно глянула вниз. Ее голова молниеносно спикировала, и клюв выхватил что-то из воды. Рыба билась в клюве птицы, но та быстро закончила дело – дернула головой раз, второй, третий и проглотила бьющуюся добычу.
Хеби усмехнулся, заметив это достижение. Опершись о деревянный барьерчик, рыжеволосый, как и каждое утро, глядел на юг, высматривая кого-то, с кем по-хорошему должен был бы уже проститься.
Акинобу и мать спали в одном из домишек. Осталось еще несколько охранников, но Хеби никого при себе насильно не держал. Каждый, кто захотел поискать счастья по миру, получал честный и щедрый расчет и мог отправляться в путь; никто никого не задерживал.
Цапля снова двинулась вперед, медленно и торжественно. Аристократка среди плебеев-жаб.
– Всадник! – раздался крик с невысоких укреплений.
Прозвучали какие-то пароли, затем ворота со скрипом распахнулись.
Заржал конь, прибывший медленно въехал на плац, спрыгнул с седла и огляделся.
Хеби не обращал на это внимания, поглощенный наблюдением за царственной прогулкой цапли.
– Господин?
Цапля подпрыгнула, устремилась в полет. Хеби обернулся.
Сразу узнал его.
Лицо Кентаро было покрыто густой запущенной бородой; он не столько не брился много дней, сколько буквально выращивал на лице черную спутанную гущу волос. Одежда его была пропыленной, облепленной грязью. Панцирь, который брал с собой из Кедо, пропал куда-то, его заменило выгоревшее светло-коричневое кимоно. Но на боку по-прежнему находился меч – черное, видавшее виды оружие, что когда-то принадлежало Осу. На цубе всадник-мангут сражался с ополченцем-копейщиком асигару.
– Господин, я вернулся…
Хеби ничего не сказал. Просто отбросил куда-то дистанцию, повседневную холодную иронию и циничную сдержанность. Просто подбежал к Духу и обнял его, и обнимал так долго и крепко, что и сам Дух ответил объятием.
Простояли так бог весть сколько времени.
Наконец рыжеволосый отпустил его. Вытер слезы со щек.
– Ты здесь, наконец-то ты здесь!
– Да.
– Один?
Кентаро не ответил ничего. Лишь глаза его – глаза сказали все.
– Осу, мой брат?
– Нет, – шепнул Дух.
– Тора?
– Нет, – снова прозвучал шепот в ответ.
О Нобунаге Хеби не спрашивал. Знал, что на этот вопрос ответом будет «да».
Лишь теперь он заметил, что на спине Кентаро носит что-то еще. Как можно было не заметить этого, обнимая его?
Из-за левого плеча мужчины торчала оплетенная красным шнуром рукоять меча. Судя по ее деталям – цубе, вырезанной в виде двух плывущих карпов, и искусно сработанной кашире, головке меча – это было оружие, созданное настоящим мастером!
– Это…
– Не спрашивай, Хеби. Это не имеет значения.