тонкому знатоку душ, что я никак не хотела ему доверять, пока наконец не поняла, что он был особенным человеком.
В парке были искусственные фонтаны и ручейки. На лавочках под липами сидели пациенты и посетители. Всюду шум и щебетанье птиц. Дорожки вели к павильонам, которые были обвиты плющом. Там стояли статуи, покрытые мхом, а дальше, там, где парк заканчивался, можно было разглядеть холмы и лес.
С каждым днем мой маршрут становился все длиннее. В какой-то момент я дошла до таблички. Она стояла в задней части парка, прямо напротив одной скамейки, и заметить ее мог каждый: «Вилла „Моррис“». Последний раз я была здесь, наверное, тысячу лет назад. Но я начала вспоминать.
У меня закружилась голова. Мне пришлось присесть и подождать, пока исчезнут прыгающие перед моими глазами звездочки. Тогда я ущипнула себя за руку. Что это могло дать, не знаю, но я часто слышала, что так люди обычно проверяют, спят они или нет. Я ущипнула себя, и мне это никак не помогло. Я потянулась к груди, почувствовала биение сердца. Ничто не указывало на то, что я спала, и тем не менее я отчетливо видела перед собой слова: «Вилла „Моррис“».
Я шла по дороге как загипнотизированная. Парк с английским газоном и цветочными клумбами, отстоящими друг от друга на одинаковое расстояние, плавно перешел в луг. Дорога привела меня к небольшому озеру, по которому расплывались круги, правда, не от лодки Виктора, а от пары лебедей. Извилистой линией дорога уходила вверх через небольшой лесок. Старые люди на ходулях обогнали меня. Я закончила путь в одиночку и вышла к небольшой площадке.
Это была она, вилла «Моррис». Не такая ветхая, как в моем сне, недавно отремонтированная, сияющая, как шкатулка, но в остальном точно такая же. На щите, который стоял рядом с дорожкой, я прочитала, что потомки сэра Окленда Морриса отдали этот дом тяжелобольным и умирающим и что тем самым было заложено основание всей больницы. В течение многих десятилетий здесь, вблизи леса, жили находившиеся при смерти люди, и атмосфера этого дома оказывала на них благотворное влияние. Между прочим, он использовался и как административное здание.
Мое сердце готово было выпрыгнуть из груди, когда я поднималась по каменной лестнице мимо розовых кустов и по красной ковровой дорожке входила в холл, тихий и пустой. Орла не было. Стены и запахи вызвали во мне столь сильные воспоминания, что я едва удержалась на ногах. На неустойчивых слабых ногах я обходила комнаты. Сквозь узкие боковые окна рядом с дверью в коридор проникал свет теплого осеннего дня. Здесь была контора сестры Фиделис. Дверь открылась, и молодая женщина в красном платье с папкой пробежала мимо, не обратив на меня внимание.
Беспрепятственно я вошла в столовую. Ряды стульев. Впереди стояли проектор и доска, а в углу я увидела большую белую печь. Я искала чучело с рогами, но вместо него увидела несколько бараньих голов.
Вернувшись в холл, я обнаружила на стене табличку с надписью: «J. OAKLEY MORRIS ESQ». Охотничьи трофеи на стенах сменили фотографии пациентов и персонала больницы.
Офисные работники еще не вернулись в контору, дверь по-прежнему была открыта. Я подумала о флаконах на рабочем столе сестры Фиделис.
Рыбий жир. Я верила, что это был яд, который убил Ноя. Ной. У меня внутри все сжалось при мысли о нем. Опять я забыла, что его не существует, что он был только частью меня самой, как мне против моей воли внушала Мария.
Позади меня застучали каблуки. Последний взгляд. Здесь на самом деле был подвал? Горы бумаг лежали на столе. Экран. Письменные принадлежности. Ластик. И ничего необычного. Я опомнилась, вернулась в зал и через большую дверь вышла на солнце. Аромат лепестков роз почти лишил меня разума. Каменные плиты были теплыми. Очень медленно я шла мимо хвойных деревьев, слушая звук собственных шагов. Напрасно я искала X на стволах деревьев. Его не было. Я чувствовала неуверенность, но была здоровой, получала достаточно воздуха. Я обошла виллу.
В тени бука на траве кто-то лежал. Он был одет в вязаную шапку и, судя по всему, спал. На груди этого мужчины или парня лежала книга в серо-зеленом переплете, текст в ней был набран темно-красным рельефным шрифтом. «Храм грома» Ф. Дж. Мартин. Эта же книга лежала на моей тумбочке рядом с томиком Генриха Гейне: в эти дни я читала их по очереди. Я почти прошла мимо него, как вдруг его руки приковали к себе мой взгляд. Вены, отчетливо видневшиеся на его указательном пальце. Вены на красивых руках, которые быстро передвигаются по клавишам фортепиано. Я узнала их, как карту, которую выучила наизусть. Возможно, я должна была удивиться. Но это была другая я. Я всегда верила в то, что он существует на самом деле, мое воображение никогда не смогло бы создать такого, как он.
Я осторожно опустилась на колени рядом с ним, села на траву, положила руки на бедра и посмотрела на него.
Он был худой, очень худой. Его джинсы прилегали к тазовой кости, а от его подтянутых плеч ничего не осталось. Напрасно я искала его черные густые волосы и несколько веснушек на носу. Вместо этого на нем была шапка, и скулы отчетливо выступали на его лице.
Он открыл глаза. Они были большие и голубые, как сапфиры, и прекрасные; они смотрели прямо на меня. Мое сердце дико стучало. Я поднесла руку ко рту и, наверное, в этот момент выглядела так, как будто меня ударила молния.
Он медленно поднялся. Каждое движение, казалось, стоило ему усилий.
— Марлен? — прошептал он, и глаза его наполнились влагой.
— Ной?
Мы сидели напротив друг друга. Он проникал в меня своим взглядом, а затем осторожно поднял руку перед моими глазами.
— Ты можешь видеть меня? — спросил он.
Я кивнула.
— Ты мне снилась, — сказал он. — Ты… ты была слепа.
Мы смотрели друг на друга очень долго и молчали, боясь сказать слово, которым могли разрушить волшебство, окружавшее нас. Ной медленно протянул свою руку ко мне, дрожа, коснулся моей щеки, как бы убеждая себя в том, что я не была сновидением. Он пропустил мои волосы сквозь пальцы.
— Ты живая, — сказал он. Его глаза заблестели, и короткая, неуверенная улыбка озарила его лицо, обнаружив его белоснежные зубы и ямочки на бледных щеках.
— Что случилось с твоими волосами? — спросила я.
Он снял шапку с головы, которая была совершенно гладкой.
Я смотрела на нее.
Он коснулся основания шрама,
