Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 123
пресловутые бернские купальни.
Венецианец находит, что женщины в Москве красивей, чем в Петербурге, ибо «обхождение их ласковое и весьма свободное» (так же он описывает и государыню: «умела понравиться обходительностью, ласкою и умом», ИМЖ, 582). Но чего добивается соблазнитель? – «чтобы добиться милости поцеловать их в уста, достаточно сделать вид, что желаешь облобызать ручку» (ИМЖ, 574). Список его побед в России куда как скромен: две парижанки, без особого успеха дебютировавшие на петербургской сцене, и купленная за сто рублей крепостная; итальянскую актерку он упустил, французскую девку презрел, ибо она находила деньги в карманах друзей (увы, как и он сам). Венецианца самого соблазнил юный офицер Петр Лунин.
В России, «где палку настолько почитают, что она может творить чудеса» (ИМЖ, 570), надо бить мужчин и женщин, чтоб заставить себя любить. Но венецианцу не удается справиться ни со слугой, ни с крепостной, напротив, они сами бьют и ранят его, внушают ему страх. Как же тогда совладать с императрицей, у которой, как пишет Казанова, «одна страсть – повелевать и удерживать власть»[631]?
Деньги для Казановы – жидкое золото, эликсир жизни. В Россию венецианец приехал с рекомендацией не к императрице, а к банкиру. Фридрих II уверил его, что так даже лучше, и Казанове понадобился год, дабы понять, что король посмеялся над ним. Ежемесячный пенсион, что переводит венецианцу Брагадин во все концы света, весьма скромен, и Казанова пытается увеличить его игрой, алхимией и прожектами. Но в картах он сталкивается с конкуренцией профессиональных шулеров, вдобавок русские не платят долгов. С лотереей тоже выходит промашка. Про царское искусство Казанова не распространяется, хотя рецепт златоделания он принцу Курляндскому сообщил. Вряд ли венецианец добился многого: судя по письмам Билиштейна, Казанова уехал, не попрощавшись с Мелиссино[632], хотя в мемуарах он описывает великолепный фейерверк, который артиллерийский полковник задал во время его прощального ужина[633]. Роль советника особых дивидендов не принесла: не понадобился ни план реформы календаря, поданный Г. Орлову, ни проект разведения шелковичных червей.
В «Истории моей жизни» Казанова представляет свою неудачу как следствие общего правила: иностранец, свободный человек, не может преуспеть в России. Именно поэтому он растворяет Билиштейна в тексте «Истории моей жизни», чтобы его успех в 1765 г. не противоречил теории, не принижал мемуариста. Венецианец намеревался понравиться Екатерине II, стать ее фаворитом или секретарем: Казанова познакомился с Орловыми и с тремя кабинет-секретарями Екатерины II: И. П. Елагиным, А. В. Олсуфьевым, Г. В. Тепловым. Но дурные предзнаменования сопровождают приезд Казановы: заговорщиков-иностранцев императрица отослала, авантюристы всех мастей (барон де Сент-Элен, Даррагон, Кампиони) бегут в Польшу, где короновали Понятовского. Мемуарист рифмует свою судьбу с историческими событиями: если в Париж он приехал в день покушения Дамьена и его арестовали вместе с другими подозрительными лицами, то в Риге он якобы видел Екатерину II в день гибели Иоанна Антоновича. В Петербурге он примыкает к оппозиции: к графам Паниным и Чернышевым, он посещает опальную княгиню Дашкову. Не имея возможности ни служить, ни соблазнять, Казанова прячет те пружины, на которые нажимал, дабы преуспеть. Он ничего не говорит о своих масонских связях, но встречался он со всеми видными «братьями». Не исключено, что венецианец явился в Россию с рекомендательными письмами не только от четы Даль Ольо и танцовщицы Сантины Дзануцци. Ему мог составить протекцию служивший у Фридриха II лорд-маршал Шотландии Джордж Кейт, чей брат генерал Джеймс Кейт в 1730‐е годы был одним из первых руководителей русского масонства.
В 1764 г. в Бранденбурге и Берлине, непосредственно перед поездкой в Россию, Казанова читает утопии Кампанеллы и Томаса Мора, «Новую Атлантиду» Ф. Бэкона – сочинения, которые затем использует в «Икозамероне». Россия для него – мир наизнанку, со смещенным временем и хронологией, где сеют яровые, а не озимые, как в Италии, где управляют огнем (печами), а не водой, как в Венеции, где рассчитывают не на хорошую, а на дурную погоду. Опять мы возвращаемся к теме неведомого мира, ждущего своего завоевателя и реформатора.
В своих экономических проектах Казанова предпочитает вести колонизацию не за счет привлечения иностранцев, в частности немцев, а поднимать хозяйство пустынных провинций. Его демографическая политика направлена на создание и развитие государства нового типа, с особыми законами. В мемуаре «О колонизации Сиерры-Морены» (Мадрид, 27 мая 1768), представленном графу Педро Родригесу Кампоманесу, он ссылается на аналогичный проект, поданный в России, и утверждает, что благодаря ему через три года «невиданное процветание» пришло на земли Саратова[634].
Свою программу, развивающую тезисы физиократов, Казанова излагает языком, напоминающим о его увлечении алхимией. Поскольку от безлюдного края прибытку никакого, то населить его важнее, чем завоевать. Эту «божественную операцию», это «чудо» способно совершить земледелие, которое «производит людей» (еще раз вспомним об уподоблении земли, женщины и философского камня). Венецианец утверждает, что умеет распознавать почву, ухаживать за ней, исправлять ее недостатки. Поощряя хозяйство и ремесла, надо запретить селиться в колонии тем, чьи пороки могут породить леность, любовь к роскоши, болезни, распутство; надо следить, чтобы никто не возвышался над другими, дабы не нарушалось равенство. Жители обязаны трудиться (праздность наказывается, нищенство запрещается), дозволяются увеселения, одобренные законодателем. Когда развитие хозяйства создаст новое население, счастливое и процветающее, то можно позволить колонистам заняться интеллектуальной деятельностью, ибо только занятые люди счастливы. Казанова осуждает холостяцкую жизнь и предлагает меры для увеличения числа браков и повышения рождаемости. Венецианец судит с позиции властителя и потому закрывает вход в свое государство тем, кто похож на него, и устанавливает равенство рабов; когда утопические идеи начнет реализовывать Французская революция, он будет резко против.
Маску философа и законодателя сменяет обличье комедианта. Текст прячется и преображается вместе с автором. Мемуары превращают пребывание в России в бесконечный карнавал, непрерывный спектакль. Итальянские музыканты вводят Казанову в дома петербургской аристократии, актрисы скрашивают его досуг. Как всегда, мир кулис дает приют венецианцу. Виолончелист Даль Ольо посылает на смену себе в Россию того, кто некогда играл на скрипке в театре Сан-Самуэле; при отъезде, уже на границе Казанова встречает капельмейстера и композитора Галуппи, который возглавит придворную капеллу в Петербурге. Не только в мемуарах, но и в «Дуэли» вспомнит Казанова об этом невероятном свидании в трактире, затерянном в ливонских лесах, – и донесения рижской канцелярии подтверждают, что он не погрешил против истины[635]. Путешествие идет под аккомпанемент балов-маскарадов – один в Митаве, другой в Петербурге, ведь Казанова приезжает на святки, время ряженых и гаданий. Вся Россия в маске, от императрицы до статуй Летнего сада
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 123
