— Да, мы вместе, — заявила я, наклоняясь к десятку микрофонов, наставленных на нас.
А затем я взяла Фернандо за руку и потащила в дом.
Несмотря на то, что мы были в доме Бориса, который на данный момент был чуть ли не самым опасным нашим врагом, я чувствовала себя в безопасности. В конце концов, у Фернандо было предостаточно фактов, которые должны были заставить его заткнуться.
Оказавшись внутри, я поняла, насколько обманчивой может быть внешность. Лаконичный и аккуратный стиль дома снаружи внутри превращался просто в безвкусное нечто. Я бы не смогла перечесть и половины стилей, представленных здесь. Хотя, пожалуй, я бы присвоила этому сочетанию цветов и фактур новое название — стиль шизофреника. С дубовых сводов потолка свисали шкуры медведей и волков, там же располагалась деревянная люстра в форме прядильного колеса, но ровно с противоположной стороны гостиной эти убранства сменились на гранитный фонтан с позолоченными статуями римских богов на колесницах. От количества деталей пестрило в глазах, и дом моментально начал сводить меня с ума. На полу расположились два ковра, делящие гостиную на две части: одна была светлой и роскошной, другая мрачной и напоминающей грязное средневековье. Но больше всего меня поразила коллекция матрешек, расположенных в шкафу из слоновой кости прямо над лестницей. Я в который раз попыталась смириться с таким грубым нарушением всех стилистических канонов и, держась ближе Фернандо, прошла вглубь дома.
Из-за этого дурацкого дресс-кода складывалось ощущение, что мы попали на очень веселые похороны, вот только нам с Ферретти было не до смеха. Мы должны были сперва надрать задницу Борису.
Остановившись прямо в центре гостиной, так, чтобы и нас тоже можно было увидеть издалека, мы принялись выискивать Герасимова.
— Видишь его? — поинтересовался Фернандо спустя пару минут, пока я с отвращением наблюдала за гостем, что уже не мог подняться с ковра.
Я знала, что Герасимов предпочитал уединенные места, но никогда не спешил уходить насовсем. Это заставило меня присмотреться к углу, что скрывался под лестницей. Там стояли две огромные ольховые бочки и два громадных бесформенных кресла. В одном из них сидел Борис и с гаденькой ухмылкой таращился на меня.
— Вон он, под лестницей, — произнесла я, крепче сжимая руку Фернандо, но вовсе не потому, что боялась Бориса. Скорее, я боялась ему врезать.
Практически бегом мы направились к нему, и я чувствовала, что Ферретти тоже не прочь украсить глаз Бориса знатным фингалом.
— Только спокойнее. Мы можем размазать его, не замарав руки, — пыталась успокоить я не то себя, не то Фернандо.
Спустя секунду мы оказались около Бориса и его трехметрового дружка-охранника, который еле умещался в кресле.
— О, какие люди пожаловали, — развел руками Борис, но ни одну из них так и не протянул. — Жизель, рад тебя видеть.
— А я вас не очень, — честно призналась я и недобро ухмыльнулась ему.
— Значит, ты теперь с Фернандо. Что ж, надо было сказать мне сразу, и не водить бедного Эда за нос.
— Не нужно было делать из меня проститутку, впрочем, мы здесь не для того, чтобы учить вас морали.
Борис потянулся в кресле, всем своим видом демонстрируя, что он хочет, чтобы мы поскорее убрались.
— Обещаю, разговор будет коротким, если ты ответишь на мои вопросы, — вступил в дискуссию Фернандо.
Охранник рядом напрягся, и я ощутила небольшой дискомфорт, на всякий случай придумав, в какую сторону буду убегать в случае чего.
— Господа, а вы вообще слышали, что без соответствующего дресс-кода вход на мероприятие воспрещен?
— А мы не на мероприятие пожаловали.
— Ох, — начал Борис издалека, — с вашим поколением невозможно договориться. Хочешь с вами по-хорошему, а вы нож в спину.
— Значит, по-вашему, продать девушку в эскорт — это благое дело? — не выдержав, вклинилась я.
— По-моему, я сделал тебе одолжение. Кто бы еще так выгодно тебя пристроил.
— Ох, спасибо, я правда польщена, — я сжала кулаки, из последних сил сдерживая себя.
Борис перевел взгляд на Фернандо и затем, ядовито усмехаясь, спросил:
— Ну как тебе встречаться со шлюхой?
— Борис, самая большая шлюха здесь — ты, — Фернандо швырнул в него папкой, которая угодила ему точно в нос.
— Ээээ, — протянул секьюрити-мэн, поднимаясь с кресла. Он был такой высокий, что ему приходилось сгибаться, чтобы не удариться головой о лестницу. Он уже собирался по-мужски разъяснить Фернандо ситуацию, но Герасимов резко остановил его:
— Что это?
— Открой и увидишь, — брезгливо произнес Фернандо.
Борис аккуратно открыл папочку, словно это была личная вещь и, словно растягивая время, принялся переворачивать страницы.
— Думаю, финансовой полиции будет интересно, какие схемы ты проворачивал, чтобы уйти от налогов. А твоя история в сфере всемирной торговли людьми — это вообще просто песня. Интерпол будет счастлив, — Фернандо скрестил руки на груди, ожидая, когда, наконец, Борис сдастся.
— Это все? — спросил он вместо чистосердечного покаяния.
Его спокойствие меня не радовало, словно он был готов к подобному развитию событий.
— А тебе недостаточно? Здесь статей лет на двадцать тюрьмы.
Борис медленно отложил папочку, а затем, одарив нас взглядом, полным ненависти, принялся смеяться. Так громко, что люди, проходящие мимо, невольно заглядывали под лестницу, проверяя, все ли хорошо с хозяином.
— Вы думаете, этого достаточно, чтобы я сдался? Мне плевать на финансистов! Пусть приходят. У меня столько денег, что я покрою все штрафы в два счета, — он ткнул пальцем в Фернандо. — Что до ваших проституток. Кто докажет, что именно я находил и поставлял девочек? У меня модельное агентство в России. А чем они занимаются во внерабочее время — это не мое дело.
Я покосилась на Фернандо, ожидая, что у него есть еще козыри, с которых можно зайти, но он молчал.
В это же время Герасимов сиял, как последний алмаз во вселенной, как полярная звезда в августовскую ночь, как последний луч солнца на закате.
— Так что у вас на меня ничего нет. Максимум, на что вы способны с этими жалкими писульками — лишить меня крохотной части состояния. Такой же жалкой и ничтожной, как жизнь твоего отца.
Я отчетливо ощутила, как у меня на миг остановилось сердце. В одно мгновение я развернулась к Фернандо, но еле успела перехватить его руку, прежде чем он вмазал Борису.
Но тот лишь омерзительно засмеялся, сползая вниз с кресла.
— Ты ничего не можешь, Фернандо. Ты ничего не знаешь, и ты не разрушить мою безупречную репутацию. Ничего. Еще чуть-чуть — и совет вернет мне компанию, а я буду с наслаждением смотреть, как ты остался у разбитого корыта с этой шлюшкой, — он кивнул охраннику и победоносно завершил, — даже жаль тебя, Фернандо. Выбери ты мою дочь, у тебя бы было все.
