– И чем этот человек был… одержим?
– Духом животного, которое, как он утверждал, его поцарапало.
Я попросил Миллера повторить еще раз.
– На него напал дикий зверь, и после этого он стал думать, что он тот, кто на него напал.
– Как это происходит? – уже почти выл я. – Как такое возможно? О чем вы говорите. Господи Иисусе…
– Мистер Эллис, вы не стали бы смеяться надо мной, если бы человек, одержимый демоном, швырнул вас на десять метров через всю комнату, а потом попытался размесить в кровавую кашу.
Мне снова потребовалось время, чтобы восстановить дыхание. Я съехал до:
– Вы правы. Простите. Я просто очень устал. Не знаю. Я не хотел над вами смеяться.
Миллер все смотрел на меня, как будто что-то обдумывая. Потом спросил, принес ли я план дома. Я наспех сделал набросок на гостиничном бланке, и, когда вынимал его из кармана куртки, руку пробила такая дрожь, что, протянув бумагу, я уронил ее на стол. Я извинился. Он взглянул на рисунок и положил его рядом с блокнотом.
– Я должен задать вам несколько вопросов, – спокойно сказал он.
Я сцепил ладони, чтоб они не тряслись.
– Когда происходят эти явления, мистер Эллис?
– Ночью, – прошептал я. – Они происходят ночью. Всегда примерно в одно и то же время, в час смерти моего отца.
– Когда конкретно?
– Не знаю, между двумя и тремя ночи. Отец умер без двадцати три, вот примерно в это время все и… творится.
Я не смог выдержать наступившей долгой паузы и спросил:
– А что это значит?
– А вы знаете, когда вы родились?
Миллер писал что-то в блокноте и, спрашивая, не посмотрел на меня.
– Да. – Я сглотнул. – Я родился в два сорок пополудни.
Миллер изучал свои записи.
– И что это может значить? – спросил я. – Кроме совпадения?
– Значит, к этому надо отнестись серьезно.
– Почему? – спросил я с интонацией верующего, голосом, каким ученик вымаливает правильный ответ у учителя.
– Потому что духи, являющиеся между полуночью и восходом, приходят не просто так – им что-то нужно.
– Не понимаю. Что это значит?
– Это значит, что они хотят напугать вас, – сказал он. – Это значит, они хотят, чтоб вы что-то поняли.
Мне снова захотелось заплакать, но я сумел сдержаться.
Вот так утешил, расслышал я писателя.
– В одном из интервью, которые я просмотрел, вы говорили, что прототипом этого персонажа, Патрика Бэйтмена, был ваш отец…
– Да, говорил, но…
– …А теперь вы говорите, что Патрик Бэйтмен звонил вам по телефону?
– Да. Да, все верно.
– Вы были близки с вашим отцом?
– Нет. Нет, не был.
Миллер уставился в блокнот. Какая-то запись его тревожила.
– В доме живут дети? Чьи они?
– Да, у меня двое, – сказал я. – То есть на самом деле мой – один.
Вдруг Миллер вскинул голову. Он не ответил, а просто уставился на меня, явно чем-то обеспокоенный.
– Что? – спросил я. – Что такое?
– Очень странно, – отозвался Миллер. – Я этого не чувствую.
– Чего вы не чувствуете?
– Что у вас есть ребенок.
Грудь моя заболела. В голове промелькнуло, как Робби обнимал меня в машине после школы и как крепко он схватился за меня прошлой ночью, полагая, что я защищу его. Ведь он думал, что теперь я ему отец. Я не знал, что сказать.
– В доме есть камин? – вдруг спросил Миллер.
К своему стыду, мне пришлось задуматься. Я жил в доме пять месяцев – и теперь гадал, есть там камин или нет. Если он и был, то мы его еще никогда не топили. Это обстоятельство заставило меня вспомнить, что в доме на самом деле два камина.
– Да-да, есть. А что?
Миллер притормозил, изучая записи, и пробурчал себе под руку:
– Это просто точка входа. Вот и все.
– Могу я задать вам вопрос?
Переворачивая страницу блокнота, Миллер кивнул.
– А что, если… а что, если это необъяснимое присутствие… не захочет уходить? – Я сглотнул. – Что тогда?
Миллер поднял на меня глаза.
– Я должен донести до них, что помогаю им переместиться в лучший мир. Они на самом деле даже очень благодарны за любую помощь. – Он помолчал. – Это измученные души, мистер Эллис.
– А почему они… так измучены?
– На это могут быть две причины. Некоторые еще не осознали, что умерли. – Он снова сделал паузу. – Другие должны передать информацию живым.
Теперь замолчал я.
– И вы помогаете им решить… эти проблемы?
– По обстоятельствам, – пожал он плечами.
– И от чего это зависит?
– От того, демон это, или призрак, или, как в вашем случае, созданные вами же сущности – изуродованные твари, которые как-то проявили себя в вашей реальности.
– Но я не понимаю, – не отставал я, – в чем разница между призраком и демоном?
Когда я задавал этот вопрос, никакой закусочной уже не было. Были только Миллер и я, подвешенные в кабинке за пределами реального мира – что бы для меня это теперь ни означало.
– Демоны зловредны и могущественны. Призраки просто сбиты с толку – потеряны, уязвимы.
Миллер резко засунул руку в карман джинсовой куртки и вытащил вибрирующий мобильный. Проверив номер, он скинул звонок. Все это время он продолжал говорить, будто рассказывал об этом уже миллион раз.
– Призраки берут энергию из многих источников: свет, страх, грусть, мучения – все это дает духам силы, возвышает их. Но призраки не склонны к насилию.
У тебя-то демоны, прошептал писатель.
– Демоны – это олицетворение зла, и они преследуют людей, которые безрассудно пустили их в свою жизнь. Помните, что я говорил об антагонизме? Демоны появляются, когда чувствуют враждебность по отношению к себе, и основная их цель – ответить враждебностью на враждебность. Демоны очень злые.
– Вы должны мне помочь, – говорил я. – Вы должны помочь нам.
– Можете больше не убеждать меня, что вы напуганы, мистер Эллис, – сказал Миллер. – Я это и так вижу.
– Хорошо, хорошо, хорошо, но что теперь?
– Я приду к вам в дом, чтоб определить природу духов.
– А потом что? – с надеждой спросил я и только потом спохватился: – Спасибо.
