– Видит бог, в которого не верят ученые, мне бы очень помог свет.
– Уж чего-чего, а пролить свет я тебе могу. – Эйден охотно включил лектора. – Осколок скальной породы, размером два на одиннадцать дюймов, вошел в медиальную гидравлическую мышцу под углом тридцать градусов относительно гребенчатого блока. Поражение пневмонерва надкостницы, сенсора герметичности капилляров и поршня демпфе…
– Ты умрешь.
– …ра.
– М-м. Тебе, наверно, лучше прилечь… И надо бы разрезать брюки.
– Боюсь, ты недостаточно благородного происхождения, чтобы резать на мне брюки, – запротестовал андроид, откидываясь на спину – Просто вытащи это из меня.
«Образцовый экземпляр серпентария», – вздохнула Самина и уточнила:
– Быстро или медленно?
– Так, чтобы нам обоим понравилось.
Стараясь не расшугать гадов, девушка устроилась на полу возле робота и тронула занозу. Аспиды заволновались. Но видимо, из-за мощной ауры страха и ненависти, что распустила Самина, змеи принимали ее за свою. Они терлись о ее подошвы и голенища сапог, но опасались нападать.
– Господи, да что я вообще делаю?.. Ползаю среди гадюк и гремучих лабарий, у ног инопланетного врага. Машины, которая еще не решила: пощадить букашек или прихлопнуть, коль представится случай. – осколок продвигался медленно, кончики пальцев свело, ладонь вспотела. – Лежишь и не представляешь, как велик мой соблазн покончить со всем этим… Ты хоть понимаешь, что прямо сейчас я могу рвануть осколок в сторону, к бедренной артерии, и… а, ты находишь это забавным?
– Солнышко, у меня ее нет.
– Ясно. Просто попробовала эту мысль на вкус.
Она снова принялась выцарапывать шунгит. Мертвую занозу из мертвого тела.
– Но ты можешь проверить, вдруг я соврал насчет артерии? – от тихого смешка змеи вокруг беспокойно завозились. – Впрочем, хорошо, что ты сказала. Представь, как неловко бы вышло.
– Убил бы последнюю жрицу Диастимы?
– Не сейчас. Достаточно пока, что ты стоишь передо мной на коленях.
– … и искренне сожалею, что осколок застрял так далеко от твоего комплекса бога. Сейчас будет больно.
С тем же успехом она могла бы сказать «будет еще больнее», потому что все это время только их словесная пикировка удерживала императора от рычания и скуления. Когда же девушка начала расшатывать осколок из стороны в сторону, нога непроизвольно дрогнула, а Эйден фыркнул и зашипел.
– Еще чуточку… Вот и все, – выдохнула Самина, отбросила шунгит и быстро наложила повязку. Робот пока лежал неподвижно.
– Спасибо. – сказал он расслабленно и глухо. – Прости за то, что спровоцировал тебя. Ты чуть не погибла. Прости мою агрессивную прямоту. Я мог преподнести все иначе, но решил, что так будет лучше – для меня, конечно. Сразу пожалел об этом, но теперь думаю, что так лучше для всех. Парализованные страхом за себя и за тебя, Бен и Орис будут молчать, и мне не придется… избавляться от них.
– Не придется их убивать. Что действительно обезоруживает – так это твоя способность извиняться, причиняя боль сильнее, чем когда делал то, за что теперь извиняешься! Но еще я понимаю, что не могу винить тебя за то, какой ты лжец, интриган и манипулятор. Ты великий правитель, а значит, великая сволочь.
Она почувствовала, как заработали мышцы на бедре робота, когда он садился.
– Вот только не надо оправдывать мои пороки короной! Ты будешь смеяться, но в каком-то смысле она даже сделала меня лучше. Только представь, что было до.
– Как-то не до смеха мне… Никак не могу переварить, что я инструмент войны двух злодеев. Не человек – оружие, что решит судьбу многих, но только не свою. Эйден, я не хочу умирать за империю, но и за Брану – тоже не хочу!
Вряд ли она могла бы сказать, когда впервые сформулировала это без аффекта. Когда сбежала? Когда получила булыжником по затылку? Или только сейчас? Первой реакцией на все, что робот вывалил на нее у озера, было припадочное «бежать! прятаться! сдаваться отчиму!» Но оказалось, что бежать и прятаться некуда, а сдаваться – кишка тонка. Не осталось ничего, кроме как успокоиться в меру сил.
– Я был как ты – вечно пытался спасти всех. И хоть бы раз получилось! Вот и для тебя я хотел бы сделать все возможное – но могу обещать только то, за что мы сами себя не возненавидим.
– Боюсь, этого мне будет недостаточно, чтобы выжить…
– Давай поговорим об этом, когда выберемся. Ты знаешь, мы тут делим вселенную, а я сейчас впервые всерьез подумал, насколько же велика вероятность, что у меня здесь ничего не выйдет. Вот вообще.
Самина провела рукой по наложенной повязке и оставила на ней ладонь. Горячая рана жгла через ткань.
– Я не знаю, что ответить, Эйден. Не знаю. Несмотря ни на что, мы по разные стороны баррикад.
Пауза. Взмах руки по ее волосам.
– Идем?
– Идем.
31. Глава, в которой Харгену Зури не по себе, а Самина в восторге от землеройки
На площади Доминанты вольничал сухой ветер. Носился по аллеям, развевал балахоны судей. Он был настолько бесцеремонен, что трепал воротник самого Зури, пока тот поднимался в своей личной трибуне над пропастью. Вокруг черной дыры установили силовые клетки. Наверное, больше сотни. В каждой сидел или стоял взрослый молодой карминец. Это были приговоренные – те, что явились в столицу, чтобы признаться в том, о чем они имели представление весьма смутное. Горизонт еще не начал светлеть, и площадь была полна сателлюксов. Они резали глаза карминцам и их палачам.
– Начинайте, – щурясь, приказал Харген. Ему не терпелось покончить с этим, пока застывшие в ступоре, жертвы не принялись выкрикивать лозунги.
По закону альянса предатели не имели права на бой со своим палачом в зале суда. По словам Харгена, продавший родину умер уже тогда, когда пошел на сделку с врагом. И не смел претендовать на честный поединок. Честный в понимании правительства Браны, разумеется.
В клетки запустили хмерсий – газ на основе унбитрия-307, которому вскоре после первой такой казни дали новое имя. Состав подавался с тем расчетом, чтобы смерть не была мгновенной. Жертвы забились в агонии, когда их кожа начала пузыриться, несколько карминцев потеряли сознание, и в том была их большая удача.
Сиби Зури – любимица простых бранианцев – присутствовала на казни всякий раз, когда Харген сомневался в поддержке народа. Ей стало дурно еще при первом взгляде на клетки, а теперь она качалась на ветру и судорожно сглатывала, чувствуя подступающие тошноту и обморок. По традиции лично засвидетельствовать свершение правосудия могли немногие, лишь особо приближенные к Харгену. Место Сиби, согласно протоколу, располагалось между мужем и начальником его службы безопасности. Боги, дайте ей сил! Женщина не была уверена, от чего страдала глубже – от того кошмара над пропастью или от близости к его виновнику. Нет, ее отвращал не председатель. Это чувство к Харгену, как и все другие, перегорело в ней так давно, что ничего уже из сделанного им не сдвинуло бы ее сердце ни на микрон. Очередное формальное ожерелье в день рождения от него вызывало отклик не теплее, чем эта казнь невиновных.
