Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
– Это она наделяет вас телами животных?
– Она помогает нам вернуться к чистым существам леса и полей. Дает нам истинные тела точно так же, как дает истинные имена. Когда вы проведаете Башню Скорбного Сна, вы встанете перед зеркалом и поймете сами. Мир вне долины превратил вас в чудовищ, мертвых существ из железа и камня, а раскинувшиеся по миру урочища изменили ваши глаза, оттого вы не видите, что с вами случилось. Там, перед зеркалом, вы узрите истину. Пойдемте, найдем для вас какой-то дом.
Мы вышли из его мазанки под цветущие деревья и прошли между загонами, меж бедными халупами и меланхолично бродящими существами, которые оставались людьми, но не были таковыми полностью.
– Вон та, на берегу, – указал Гильермо флейтой. – Это дом Хулио. Бедолаге он уже не понадобится. Крыша слегка запала, надо бы ее поднять и поправить стреху, но в остальном он все еще достаточно хорош, если только слегка обложить его по стенам глиной. Уборная там, на берегу ручья, а камыш растет за теми скалами на берегу болота. Едва только управитесь, сгодится вам вон то поле: нужно перенести сорняки и отсадить их подальше от поля. Да. Не нужно их уничтожать, насилие – дурно.
Туман слегка рассеялся, начало просвечивать бледное солнце, благодаря чему можно было видеть вокруг подальше, чем на несколько шагов, – и мы смогли осмотреться. Одновременно мы бросили взгляд на долину, и оба замерли, остолбенев. Над лесом возносилась крепость. Высокая, с несколькими острыми башнями, бодающими небо. Не была она огромной, но господствовала над равниной – и не выстроила ее рука человека.
Крепость была огромным деревом, а скорее – многими деревьями, сплетенными узловатыми стволами, сросшимися и соединившимися; создали они башни, ступени и донжоны. Снизу крепость покрывал целый лес лиан, а выше вставали лишь сплетшиеся стволы и торчащие во все стороны скрученные ветви с листьями.
– Это Башня Скорбного Сна. Наша Госпожа спит внутри нее. Вы отправитесь туда встать перед зеркалом и вступить в ее сон, чтобы она увидела для вас новые тела и окружила заботой. Но это не сейчас.
– Это дерево, – простонал Бенкей.
– Верно. Когда урочища прорвались и призраки залили мир за горами, когда наступила война богов, там был двор. Жили в нем люди, которые знали лишь насилие, огонь и железо. Двор, в котором повстречались Женщина-из-Огня и Мужчина-из-Тьмы. Где шла битва и лилась кровь. И росло там святое дерево, к корням которого прильнула Наша Скорбная Госпожа, пораженная насилием, кровью и гневом. Там уснула она от ужаса и принялась кричать в том сне над обидами в долине, а дерево пробудилось от ее крика и окружили ее, создавая башню. Так оно было.
– И когда это случилось? – спросил я.
– Давно… Я не помню того, что было раньше… Плохо помню. Годы назад. Годы миновали, да. Может два, а может и двадцать. Кто знает? Время в тумане течет странно, кто за ним поспеет?
Наконец он ушел, а мы остались одни в полуразрушенной хате с запавшей крышей и плетенными стенами, обложенными засохшей и растрескавшейся глиной.
Бенкей осмотрелся и дернул одну из жердей, что укрепляли крышу.
– Этой клетке не больше двух-трех лет, – заявил он. – Новых нет, и нет тех, что были бы старше остальных. Тут никто ничего не ремонтировал, а такие курени рассыпались бы после третьей порядочной зимы.
– Крышу мы подремонтируем, – сказал я. Он посмотрел на меня с удивлением.
– Но ведь мы тут не станем жить, а сегодня ночью дождить не должно. А это урочище полно живущих тут безумцев.
– Но в лесу, полном сумасшедших ройхо, мы тоже не выживем. К тому же нам нужно поймать коней, – ответил я. – И научиться этой проклятой песенке. Без этого мы не сумеем продраться сквозь долину. Эти призраки снова нас настигнут. Только с песней мы сумеем их отогнать.
А потому мы подремонтировали крышу и стены, но слишком не напрягались. Одна мысль, что нам придется остаться здесь дольше, чем на день-два, наполняла отвращением. Нам была нужна какая-то пища, пусть бы даже подгнившие и старые корнеплоды, и мы пошли работать на поле, которое указал нам Гильермо.
Некто со спиной и затылком, поросшими волчьей шерстью, указал нам корзины с землей, куда должны были мы переносить аккуратно выкопанные раздвоенной палочкой сорняки, а потом осторожно высыпать их на луг, однако остальные сторонились нас, явно опасаясь даже смотреть в нашу сторону. Ближе к вечеру кто-то без слова поставил перед нами сломанную корзину, в которой лежала горстка сморщенных и скрученных овощей и горстка сухих зерен пфасоли.
Мы вернулись в свою нищую мазанку готовить водянистый супчик, припахивавший гнильцой и землей.
В сумерках все жители долины принялись спешно прятаться в своих домах, мы слышали, как запираются двери и как подпирают их изнутри, как с хлопаньем затворяют ставни. Лишь кое-где виделся слабый отсвет светильничка.
Мы съели суп и сели в полутьме, понемногу подбрасывая в огонь. Снаружи пришла ночь, а вместе с ней снова появились шепоты и шелесты, что-то скреблось в плетенные стены и ковыряло засохшую глину между слоев плетенки.
Бенкей пытался играть услышанную мелодию, но была она настолько странной и чужой, что он тут же что-то попутал, и проникли туда нотки привычные, из степей саургарских провинций.
Он мерзко выругался и взглянул на свою флейту.
– Это не те звуки, – заявил он. – Мне придется сделать другую флейту, которая сыграет нужным образом. Иначе я не знаю, сумеем ли мы отогнать надаку.
– Сомневаюсь, что это надаку, – ответил я. – Те ведут себя по-другому. Не сидят между людьми и их не запирают в долинах. Им нельзя. Они приходят и уходят, порой склоняют к чему-нибудь верных. Они как игроки над доской, а не как пешки. Это духи-стихии, а не живые существа, которые спят или плачут. Полагаю, что Скорбная Госпожа – это Деющая. Настоящая живая Деющая, ошалевшая от сил урочища.
В ту первую ночь в Долине Госпожи Нашей Скорбной меня мучили кошмары, как и в каждую из следующих ночей.
А потом наступили пустые серые дни, когда мы то работали в поле, то пытались отыскать наших коней или учились песне под присмотром Гильермо. Не знаю, сколько оно продолжалось. Жилось там, словно во сне или в бреду. Я помню отдельные вещи, которые я делал, но не знаю, что было раньше, а что позже. Я плел корзину, носил глину. Бродил между домами и казалось мне, что обитатели равнины выглядят совершенно нормально. Я помню, как вколачивал себе в голову слова печальной песенки. Кажется, я сидел на склоне горного луга, стараясь, чтоб никто меня не замечал, поскольку тоскливый взгляд на земли вне долины мог обеспокоить Госпожу, а вокруг меня всходило и закатывалось солнце, по небу плыли облака – быстро, как клочья пены по воде ручья. Я помню и туман. Люди, увидев нас, шипели: «чудовища», – и прятались в домах. Я помню, что был как больной, но еще и подавленный, вечно уставший. Дети бросали в нас камни и палки, а мы оказывали им больше заботы.
Помню маленьких девочек в грязных бледных платьях с венками цветков в волосах, которые тихим хором пели песнь и успокаивали сон Госпожи. Порой ночью мы слышали топот и хриплый скулеж лошадей, стук железа и крики. Мы знали, что нельзя открывать двери и что порой утром кто-то исчезает. Я помню множество разных вещей. Не знаю только, как долго это продолжалось.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
