Книга Клинки императора - Брайан Стейвли

Валин встал рано, умылся холодной водой из желоба перед бараком, побрился поясным ножом, потом надел свой лучший черный мундир. За ночь все его суставы задеревенели, в мышцах засела тупая боль после того, как их заставили работать сверх предела выносливости, а потом оставили застывать; ноги отказывались ходить. Хромая, он шел между строениями, мимо столовой, мимо здания командования, через огромный пустой плац в центре лагеря и дальше вверх по тропе, по направлению к небольшой возвышенности, откуда открывался вид на гавань. На пригорке в нескольких сотнях шагов к востоку раскидистый гробовой дуб простирал к небу свои узловатые сучья-пальцы, но сегодня кеттрал не собирались приносить жертвы перед святилищем своего покровителя; их целью был храм другого бога. Солдаты называли каменный уступ на вершине этой небольшой возвышенности «Столом Ананшаэля», и именно здесь у них было принято отдавать последние почести павшим.

По мере того как Валин взбирался на холм, к нему присоединялись другие, такие же новоиспеченные кеттрал – небольшой черный ручеек, текущий к вершине снизу. Гент шел в нескольких шагах впереди, сильно хромая на левую ногу; у Гвенны, шедшей в полудюжине ярдов сзади, правая рука висела на перевязи. Все молчали. Напряжение Пробы сделало слова слишком тяжким грузом, а их цель – слишком незначительной.

Восемь лет, рисуя в воображении этот день, Валин представлял себе праздник: смех, хлопание друг друга по плечам и, разумеется, десятки, сотни кружек пива, ожидающие их на Крючке. И вот этот день настал: день, когда они наконец стали кеттрал; спустя восемь лет вот так выглядел день, когда они доказали, что достойны считаться преемниками череды железных воинов прошлого.

В последнее время – с загадочного предупреждения умирающего эдолийца – он все больше чувствовал растущую необходимость поскорее покончить с испытанием. Те, кто переживал Пробу, получали назначения в крылья на роли, для которых прошли обучение, что означало, что после недолгого испытательного срока он начнет командовать собственной небольшой группой солдат и будет наконец вправе покинуть острова. Если бы ему дали разрешение, он смог бы отправиться к Кадену, чтобы предупредить его. На протяжении предыдущих пяти недель Валин почти не думал ни о чем другом; вполне понятно, что за Кадена он волновался больше, чем за Ха Лин. Никогда, даже в самых худших своих предчувствиях, он не представлял, что Проба может стать для нее фатальной.

О, конечно, скорее всего, ей бы сильно досталось. Он тоже не обошелся бы без увечий. Все это было частью его фантазий – как они получат ужасные, но несмертельные раны, которыми впоследствии будут щеголять, бахвалясь друг перед другом пройденными испытаниями, перенесенными лишениями, поверженными врагами. Однако, как выяснилось, жизнь кеттрал не особенно хорошо увязывалась с историями. В историях солдаты обменивались подначками и импровизированными шуточками, одновременно с небрежным изяществом расправляясь с противником. В историях солдаты оставались жить, Кент их побери.

Он перевалил через невысокий холм и уставился на погребальный помост. Известняковый щебень, из которого в значительной мере состояла почва Киринских островов, делал невозможным погребение в земле, и хотя кеттрал проводили бесчисленные часы под водой, выполняя различные учебные и боевые задания, никто не хотел навечно упокоиться в ледяных сине-черных океанских глубинах. Кеттрал сжигали своих мертвецов – тех, чьи тела удавалось вернуть, – здесь, на этом мысу, на угловатой известняковой плите, торчащей из земли, словно кость, прорвавшая кожу.

Очевидно, кто-то построил помост ночью, пока Валин и остальные его однокурсники спали мертвецким сном – сколачивал доски, аккуратно и тщательно, словно столяр, несмотря на то, что все это делалось лишь для того, чтобы потом сгореть в огне. «Вот так же и мы, – подумал Валин. – Мы учимся, оттачиваем навыки, тренируем наши тела… а потом погибаем».

Он заставил себя поднять взгляд с помоста на лежащее наверху тело. Кто-то позаботился о Ха Лин с той же тщательностью, с которой была сделана постройка. Она лежала в своем парадном мундире, с аккуратно сложенными на груди руками; глаза были закрыты, словно она спала. Ужасные раны, обезобразившие ее тело, послужившие причиной ее смерти, были теперь не видны – скрыты под черной материей. Ее волосы были зачесаны со лба назад, так же как делала она сама, выбравшись из воды после долгого заплыва. Валину до боли захотелось шагнуть вперед, дотронуться до ее лица…

Однако это было невозможно. Даже здесь существовал протокол, который следовало соблюдать, поэтому он вытянулся по стойке «смирно» рядом с группой собравшихся кадетов, устремив глаза на гладкое лицо Ха Лин, и приготовился ждать, пока Дэвин Шалиль начнет свою речь.

Чья-то рука легко дотронулась до его плеча. Талал. Еще один, кто выбрался из Дыры более потрепанным, чем вошел. Его лицо было серьезным.

– Из нее вышел бы хороший солдат, – тихо произнес он.

Валина вдруг затопил гнев, горячий, ослепительно-яркий и неожиданный.

– Она уже была хорошим солдатом! – рявкнул он. – Лучше, чем все остальные, мать их!

Он махнул рукой в сторону окружавших их кадетов. Талал кивнул, открыл рот и снова закрыл его.

– Ну что? – не мог успокоиться Валин. – Что? Хочешь предложить мне еще какое-нибудь вялое утешение?

Несмотря на терпимость, проявляемую Гнездом по отношению к личам, Ха Лин никогда не могла заставить себя доверять им, даже Талалу, и теперь уже само то, что юноша стоял перед ним, имея на себе всего лишь несколько порезов и ушибов, в то время как она лежала мертвая на твердом деревянном помосте, вдруг показалось Валину каким-то ужасным оскорблением ее памяти.

– Ты спустился в Дыру со своим колодцем, со своими кеннингами, – продолжал Валин, все больше заводясь и повышая голос. – Под защитой своей скрытой силы! Все равно что спускаться с дюжиной охранников. Мы могли бы вручить тебе яйцо прямо там на острове и не устраивать все это Кентом клятое представление! А она пошла, не имея с собой ничего. Ничего!

Лицо Талала стало непроницаемым.