Но захочет ли Елизавета Вудвилл выдать дочь за ее дядю? Я считала, что ради короны она пойдет на все.
Странно, как коварный шепоток, торопливый взгляд, даже случайный жест могут зародить в душе сомнение.
За Ричардом наблюдали. За Елизаветой наблюдали. За мной тоже. Мы стали главными персонажами разворачивающейся драмы. Я была женой, превратившейся в обузу, — женой, которая должна умереть до наступления счастливой развязки.
Близилось Рождество. С того дня, как я узнала о смерти сына, прошло восемь месяцев, но горе мое ничуть не ослабло. Ричард пытался утешать меня, но я внутренне отдалялась от него. Он не мог скрыть своей жуткой озабоченности вопросом престолонаследия. Думаю, эта проблема беспокоила его не меньше, чем исходящая от Тюдора угроза.
Лондон веселился. Лавки сверкали товарами, люди толпились на улицах. То было время всеобщей доброжелательности.
Ричарду пришлось скрывать свое беспокойство, чтобы не портить праздничного веселья. Думаю, он хотел устроить все так, как бывало при его брате. Несмотря на все великолепие, это было невозможно, я знала, что люди станут только делать вид, будто веселятся.
В рождественский день я надела приготовленное великолепное платье из камчатной ткани и золотой парчи, усеянное жемчужинами. И твердила себе, что дурные предчувствия надо отогнать. Ричард очень нежен со мной, очень заботлив. Надо отбросить свои ужасные подозрения. Они вызваны сплетнями злобных людей и не имеют под собой почвы в действительности.
Мне казалось, я выгляжу немного лучше. На моих щеках появился легкий румянец. И я сказала себе, что вечером буду веселиться, постараюсь поверить, что способна поправиться и родить красавца-мальчика.
В довольно хорошем настроении я стала спускаться к холлу, где меня поджидал Ричард. Мне показалось, он доволен улучшением моей внешности.
Он сказал:
— Анна, ты выглядеть немного получше.
Я улыбнулась, он тоже улыбнулся мне, и мы вместе вошли в холл.
Последовала обычная церемония приветствия короля и королевы. Ричард взял меня за руку и повел к столу на возвышении.
И тут я увидела ее. Поразилась, а затем ощутила глубокое негодование. Платье Елизаветы Йоркской представляло собой точную копию моего.
Мы поглядели друг на друга. Она казалась такой же удивленной, недоумевающей, как и я.
Я сказала:
— Вы надели мое платье, а я ваше.
— Ваше Величество... не знаю, как это случилось. Представления не имею. Можно сказать, что вам оно очень идет?
— Вам тоже, миледи Елизавета, — ответила я. И отошла. В том состоянии духа ко мне вновь
вернулись демоны и принялись меня мучить.
Это сделано умышленно. Кто-то постарался. Очень жестокая шутка. Намекающая, что королев две. Та, что должна уйти, и та, что займет ее место. Потом я спросила у Ричарда:
— Обратил ты внимание на платье Елизаветы? Он недоуменно посмотрел на меня.
— Нет, а что?
— Оно было точно таким же, как мое. Ричард, кажется, не придал этому большое
значения. Но откуда я могла знать, что у него в уме?
После Рождества здоровье мое ухудшилось еще больше. Зиму я пережила тяжело. Мой кашель не унимался. Ричард обнаруживал признаки раздраженности.
Все шло неладно. Существовала постоянная угроза вторжения. Люди с тоской вспоминали Эдуарда. Ходили злобные сплетни. Кто-то приколотил на стену собора Святого Павла бумагу с надписью:
Крыса, Кот и Ловелл наш, собака, Правят Англией под властью хряка.
Это был намек на Рэтклиффа, Кэтсби[2]и Френсиса Ловелла — Ловеллом часто называют собак; эти люди являются ближайшими советниками Ричарда. Под хряком, разумеется, имелся в виду сам Ричард, поскольку на гербе его изображен вепрь.
То было не просто насмешливое двустишие; то было выражение нарастающего людского недовольства и неприязни.
Вскоре его стали распевать на улицах. Я больше, чем когда-либо, тосковала по прежним временам в Миддлхеме. С тех пор, как Ричард надел корону, мы почти не знали радости. Как я жалела, что епископ Батский и Уэльский сделал свое разоблачение! Как жалела, что королем не является Эдуард Пятый!
По всему побережью постоянно наблюдали, не покажутся ли корабли, потому что вторжение теперь казалось неизбежным. Находящийся на континенте Генрих Тюдор готовился отнять у Ричарда то, что не принесло ему и крупицы счастья.
Ощущалась жгучая потребность в наследнике. Я готова была отдать Ричарду все, что имею. Но по иронии судьбы не могла дать того, в чем он больше всего нуждался.
«Я зажилась на свете. Не будь меня, — напоминала я себе, — он мог бы жениться снова. Мог бы произвести на свет сына, и у страны появилась бы новая надежда».
Смерть идет ко мне слишком долго. Появились новые слухи. О Ричарде стали говорить самое дурное, что только можно выдумать.
Я знала об этом по взглядам на мою еду, которую большей частью подавали мне в комнату из-за моей слабости. Догадывалась, что на уме у моих фрейлин. До моих ушей долетали обрывки произносимых шепотом фраз.
Королю надоела больная, бесплодная жена. Она стала для него бременем, он не может больше с ним носиться. Ему надо думать о собственной безопасности. И он велит подсыпать королеве в пищу яд, чтобы побыстрее от нее избавиться.
Прошло три месяца с Рождества, когда Елизавета Йоркская появилась в таком же платье, как и я, показывая, до чего мы непохожи — одинаковая одежда лишь подчеркивала контраст между нами. Она была такой искрящейся, цветущей, блестящей рядом с этим несчастным существом, тощим, бледным, болезненным.
Кто-то предсказал мою смерть, и на улицах стали говорить, что я уже умерла.
Узнала я об этом, когда одна из служанок при встрече со мной чуть не упала в обморок. Она закричала:
— Я видела призрак королевы! Бедняжка, она явилась тревожить нас. Неудивительно...
Меня это расстроило. Я почувствовала себя заживо похороненной. Убитой... ядом, подсыпаемым по велению мужа!
Я сидела в кресле, с распущенными волосами, в халате, потрясенная, ошеломленная.
Ричард застал меня такой.
— Почему у меня такая слабость? — спросила я его. — Ты не знаешь, Ричард? Чем я заслужила смерть?
Он взял мое лицо в ладони и поцеловал меня.
— Почему ты так говоришь? Анна... моя Анна... ты заслуживаешь жизни и будешь жить.
Я покачала головой.
— Нет. Моя смерть близка. Я это чувствую. И жалею, что всегда была такой слабой,
— Анна, дорогая, — сказал Ричард, — не говори так. Ты всегда была очень дорога мне. Приносила громадное утешение во всех моих несчастьях. Помнишь, как жалела меня в Миддлхеме? Я очень уставал... а ты хранила мою тайну.
