– Глотни еще бренди, – предложил Росс.
– Не буду. – Демельза тряхнула головой. – Мне не холодно.
Спустя еще несколько минут они зашли в бухту Нампары. Лодка плавно заскользила по набегающим на берег волнам и остановилась, уткнувшись носом в песок. Росс шагнул из лодки, а когда Демельза собралась последовать за ним, подхватил ее за талию и перенес на берег. И перед тем как поставить на землю, поцеловал.
Потом он затащил лодку в грот и спрятал весла, так чтобы их не мог найти какой-нибудь бродяга. Демельза ждала его у крайней отметки прилива. Росс подошел к ней, и некоторое время они просто стояли и смотрели на закат луны. Приближаясь к воде, луна постепенно начала расплываться и теперь походила на перезрелый апельсин, зажатый в тисках между небом и морем. Лунная дорожка сделалась бурой, потом стала шире и короче и в конце превратилась в туман.
Не сказав друг другу ни слова, Росс и Демельза развернулись и направились по песку и гальке от берега, потом перешли по камням через ручей и, держась за руки, прошли последние полмили до дома.
Демельза притихла. Росс еще никогда не делал того, что сделал в этот вечер. Раньше он целовал жену только в постели. Сегодня все было иначе. Демельза почувствовала, что в эту ночь они стали близки, как никогда раньше. Впервые они были на равных. Он не был Россом Полдарком, джентльменом и хозяином Нампара-Хауса, а она не была его служанкой, на которой он женился только потому, что так все же лучше, чем жить одному. Они были мужчиной и женщиной, и они были равными. Демельза вдруг стала старше своих лет, а Росс, наоборот, словно бы сделался младше. Они шли, держась за руки, сквозь косые тени нового дня.
«Я счастлив, – снова подумал Росс. – Что-то со мной произошло. С нами обоими. Что-то преобразило нашу мелкую интрижку в настоящее чувство. Удержи его, – сказал он себе, – сохрани, не возвращайся назад».
Тишину нарушало только журчание ручья, что бежал вдоль тропинки. Впереди белел дом. Мотыльки улетели к звездам, а деревья стояли молчаливые и темные.
Росс и Демельза вошли в дом, парадная дверь скрипнула, и они с видом заговорщиков начали подниматься по лестнице. В комнате оба перевели дух и расхохотались, представив, что могли разбудить Джуда и Пруди каким-то жалким скрипом.
Демельза зажгла свечи и зашторила окна, чтобы не залетели мотыльки, а потом сняла тяжелый сюртук и тряхнула волосами. О да, это была чудесная ночь. Росс обнял ее. Когда он смеялся, лицо у него становилось совсем как у мальчишки. Демельза рассмеялась в ответ, и ее влажные губы заблестели в свете свечей.
Его улыбка померкла. Он поцеловал Демельзу.
– О Росс, – сказала она. – Дорогой Росс.
– Я люблю тебя, – сказал он. – Я – твой слуга, Демельза. Взгляни на меня. Если я в прошлом делал что-то неверно, дай мне шанс все исправить.
Так Росс Полдарк понял: то, что он почти презирал, не может быть презираемым, а то, к чему он относился как к средству для удовлетворения своей похоти или считал всего лишь приятной заменой после постигшего его разочарования, на самом деле обладает глубинами, в которые он никогда раньше не погружался, и несет в себе мудрость красоты.
Глава третья
1
Сентябрь того года был омрачен смертью Чарльза. Доктор Чоук уже не меньше полудюжины раз ставил на нем крест, но старик не сдавался и кряхтел все лето, а потом, словно назло врачу, после самого благоприятного за весь год прогноза бухнулся в обморок и помер еще до его приезда.
Росс был на похоронах, а вот Элизабет и Верити отсутствовали из-за болезни. На церемонию погребения пришло много народа из деревень и с шахт, присутствовали и представители местного дворянства. Чарльз считался важной персоной в округе, и, в общем-то, люди относились к нему неплохо.
Службу провел кузен Уильям-Альфред. Страдая от понесенной утраты, он произнес проповедь, которую впоследствии все посчитали выдающейся.
Темой проповеди он избрал «человека Божьего».
– Что означают эти слова? – так он начал. – Быть человеком Божьим – значит взрастить в себе те качества, которые столь явно проявлялись во Христе: правдивость и честность, чистоту сердца, смирение, милосердие и любовь. Многие ли из нас обладают этими достоинствами? Можем ли мы заглянуть в свое сердце и увидеть там сии качества, которые необходимы как мужчине, так и женщине, чтобы иметь право называть себя человеком Божьим? В такие минуты, как эта, когда мы оплакиваем уход великого и достойнейшего человека, наступает момент, когда каждый должен заглянуть в свое сердце и укрепиться в своей вере. Справедливо будет сказать, что, провожая в последний путь нашего дорогого Чарльза Полдарка, мы прощаемся с Божьим человеком. Он был справедлив и ни о ком не сказал дурного слова. Со всеми он был добр и обходителен как истинный джентльмен. Он не был злым сам и не искал зла в других. Непоколебимый и бескорыстный, он являлся образцом для нас всех.
Уильям-Альфред продолжал в таком духе еще минут пять. На скамье у Росса за спиной кто-то всхлипнул. Он обернулся и увидел, как миссис Хеншоу, не стесняясь, сморкается в платок. Капитан Хеншоу часто моргал полными слез голубыми глазками, еще несколько человек тихо плакали. Да, служба и впрямь удалась. Она бередила душу и вызывала в воображении картины, полные величия и умиротворения. Но вот кого вспоминали присутствующие? Заурядного желчного старика, которого знал Росс, или какого-то святого из далекого прошлого? Или хоронили двух человек под одним именем? Один, возможно, являл себя людям вроде Росса, а другой – личностям глубоким и проницательным, например кузену Уильяму-Альфреду. Росс попытался вспомнить Чарльза таким, каким он был до болезни. С его любовью к петушиным боям и недюжинным аппетитом, с его вечным метеоризмом и пристрастием к джину. Тот Чарльз бывал щедрым и мелочным, он, как и все люди, был грешен, у него имелись свои достоинства и недостатки.
Где-то тут закралась ошибка. Ах да, это же особая церемония… Но самого Чарльза она наверняка бы позабавила. Или он вместе с остальными пролил бы горькую слезу над покойником?
Речь Уильяма-Альфреда подходила к концу.
– Друзья мои, возможно, мы далеки от явленного нам примера. Но в доме Отца моего много обителей, и для каждого, кто верует, всегда найдется место. Равенство жизни и возможностей не для этого мира. Блаженны смиренные и кроткие, ибо они узрят Бога. И Он в извечной своей мудрости оценит каждого из нас. Блаженны нищие, ибо они попадут на небеса по бедности своей. Блаженны богатые, ибо они попадут на небеса по щедрости своей. И в жизни иной сплотятся люди, и удовлетворены будут нужды каждого, и каждому воздастся по заслугам его. И всем дарована будет великая милость – молиться и прославлять Господа. Аминь.
Скрипнули виолы. Три музыканта у ступеней алтаря приготовились заиграть, хор дружно откашлялся. Сын мистера Тренеглоса разбудил отца.
В надежде повидаться с Верити Росс принял приглашение заехать после службы в Тренвит-Хаус, но ни Верити, ни Элизабет не спустились к гостям. Он задержался ровно настолько, чтобы выпить пару бокалов канарского, после чего выразил соболезнования Фрэнсису и отбыл домой.
