Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 86
– Вы считаете, что генерал Алексеев и его сторонники станут тем центром, вокруг которого будут консолидироваться наши враги? – спросил Миронов. – Впрочем, и такое возможно. Ведь вы, Вячеслав Николаевич, рассказывали мне о той роли, которую сыграл генерал во время свержения монархии. Мягко говоря, он вел себя довольно странно.
– Более чем странно, – сказал я. – Поэтому, пока не поздно, нам надо полностью покончить с алексеевской организацией. А с казаками мы найдем общий язык. Я думаю, что надо в отношении с ними действовать не принуждением, а убеждением. Надо использовать агитаторов, например, тех казаков, с которыми мы в Петрограде покончили со сторонниками Свердлова и Троцкого. Они тогда многое поняли. Пусть эти казаки поговорят со своими земляками-станичниками, расскажут им о нашей власти, о том, что мы хотим и что уже успели сделать для народа. Ну, а для тех, кто окажется нашими непримиримыми врагами, можно применить и насилие. Только все должно быть по справедливости.
– Именно так мы и поступим, – сказал Фрунзе, подводя черту нашему совещанию. – Надо подготовить приказ по нашему корпусу, в котором мы разъясним нашим бойцам – как надо себя вести в казачьих областях. За нарушение приказа – наказывать виновных по всей строгости революционного закона. Я рассчитываю, товарищи, что гражданской войны на Тихом Дону все-таки не будет…
17 января 1918 года, утро.
Женева, Пляс Дю Пти-Саконекс,
кафе «Дю Солей»
Прапорщик Николай Гумилев вошел в кафе, стряхнул с фуражки мелкую водяную пыль. В этот ранний час тут было немноголюдно. Мелкие буржуа и клерки торопились как можно скорее закончить свой завтрак, чтобы отправиться в свои конторы. Все было как обычно. В этой тихой и нейтральной стране не слышно гула канонады и не видно военных, смертельно уставших за четыре года мировой бойни.
После последних событий в России в Русском экспедиционном корпусе во Франции, в котором служил прапорщик Гумилев, начались волнения солдат, не желавших продолжать воевать и умирать за чуждые и непонятные им интересы европейских держав. Тем более после того, как Россия вышла из войны и заключила с германцами Рижский мир.
Сперва взбунтовались первая и вторая стрелковые бригады, а чуть погодя вслед за ними беспорядки начались и в третьей. На подавление бунта французским командованием была брошена марокканская дивизия, после чего Русский экспедиционный корпус был разоружен и интернирован. Русские офицеры, в том числе и прапорщик Гумилев, остались не у дел. Настроения в офицерской среде царили разнообразные: кто-то собирался несмотря ни на что вернуться в Россию, кто-то решил остаться во Франции и продолжить воевать с немцами, теперь уже в составе французской армии. Они пока еще не догадывались, что на Западном фронте им не светит ничего, кроме службы в составе колониальных частей. Ну не считали просвещенные европейцы русских дикарей равными себе, ставя их на один уровень с туземцами. Что может быть хуже подобного оскорбительного пренебрежения? Разве что только порожденная им ненависть. И эту истину французам в самое ближайшее время предстояло почувствовать на своей шкуре.
Сам Николай Гумилев для себя пока еще ничего не решил и приехал в Женеву для того, чтобы немного отдохнуть в тихой нейтральной стране и заодно спросить совета у знающих людей. Здесь он неожиданно встретил русского военного агента во Франции графа и генерал-лейтенанта Алексея Алексеевича Игнатьева. Они были хорошо знакомы по совместной работе в Париже. Игнатьев же и предложил прапорщику Гумилеву встретиться в этот ранний час в тихом уютном кафе для приватного разговора. Неожиданное приглашение, весьма неожиданное. Где прапорщик из мелких нетитулованных дворян, пусть даже в миру он и знаменитый поэт, а где генерал-майор, резидент русской военной разведки и граф? Но, как и многие другие, подобные ему, Николай Гумилев сейчас находился на распутье, не имея абсолютно никакого понятия о том – куда ему податься.
Старый мир рухнул окончательно и бесповоротно, погребя под собой трехсотлетнюю династию. Новый мир, только что родившийся из кровавой войны и смуты, был неизвестен, непонятен и страшен своим отрицанием всего и вся. Ему, прапорщику Гумилеву, с этим новым миром было не по пути. Оставаться во Франции он не хотел, так как был до глубины души русским, монархистом и православным. Надо было что-то решать, а тут еще эта встреча с генералом Игнатьевым.
Гумилев был заинтригован – ему было интересно, что же ему предложит граф. А в том, что предложение последует, у прапорщика не было никаких сомнений. Да и отказываться от таких встреч вообще-то не принято. Он решил прийти, выслушать и лишь потом дать ответ – да или нет. Вот с этим Гумилев и пришел в кафе, носящее имя солнца, что суеверный поэт посчитал хорошей приметой.
Граф Игнатьев уже сидел за столиком. Он был одет в штатский костюм, который носил с изяществом прирожденного аристократа. Прапорщик увидел рядом с ним представительную даму неопределенного возраста. Несмотря на ее модное платье и кокетливую меховую шляпку, было в ней нечто такое, чего Гумилев, имевший немалый опыт общения со знатными особами и аристократической богемой, до того не встречал у других женщин.
– Здравия желаю, ваше сиятельство, доброе утро, мадам, – Гумилев почтительно поздоровался с Игнатьевым и его спутницей.
– Здравия желаю, господин прапорщик, – Игнатьев кивнул Гумилеву и сделал приглашающий жест, указав на стул, стоявший рядом с его столиком. – Хочу представить вам госпожу Антонову Нину Викторовну. Она только что приехала из России.
– Вот как? – удивленно покачал головой Гумилев, усаживаясь на предложенное ему место. – И что там сейчас творится? Насколько можно верить тому, что пишут о событиях в нашей бедной стране европейские газеты?
– Там происходят очень важные, я бы даже сказала, судьбоносные события, – ответила госпожа Антонова. – Ну, а в европейских газетах «очевидцы» соревнуются в описании ужасов, якобы творимых в России. Поэтому, Николай Степанович, я бы посоветовала вам не читать перед обедом европейские газеты. Впрочем, перед завтраком и ужином я бы тоже не советовала вам их читать.
Гумилев усмехнулся, оценив шутку этой странной женщины. Действительно, некоторые статьи, опубликованные во французских газетах, казались ему явно недостоверными.
– Насчет газет я с вами согласен, – сказал он, – а вот насчет всего остального… Простите, мадам, но вы не будете отрицать, что в России происходят события, которые иначе как странными назвать нельзя…
– Про царя Петра Алексеевича тоже поначалу многие говорили, что он занимается странными делами, – сказал Игнатьев. – Только позднее люди оценили все то, что он сделал.
– Ваше превосходительство! – возмущенно воскликнул Гумилев. – Я бы не стал сравнивать Петра Великого с каким-то там полуграмотным семинаристом-недоучкой… Как его там, Сталин, кажется…
– Петр Первый своих сподвижников находил не только в боярских теремах, – сказала Антонова, – и многие из них со временем стали титулованным российским дворянством. Император правильно говорил: «В службе – честь!»
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 86
